— Да, сэр. Только лучше не здесь. Вы могли бы сымитировать совещание или что-то в этом роде? А я ему внушу, что он давно сидит рядом с вами и думает о своем, поэтому ничего толком не запомнил.
— Нет проблем, — сказал Рашен. — Тогда вызываем охрану, и пусть тащат его ко мне. Спасибо, Линда. Век не забуду.
— Вы лучше забудьте про чужих, — посоветовала Линда. — Здоровее будете.
Рашен встал и подошел к двери.
— Про чужих забудь ты, — сказал он жестко. — Ясно?
— Да, сэр, — кивнула Линда. — Поняла, сэр.
— Нет, ты не поняла. Это был приказ, капитан Стенфилд.
Линда встала и сделала руки по швам.
— Виновата, сэр, — сказала она серьезно. — Есть забыть про чужих, сэр.
— Вот так-то лучше, — улыбнулся Рашен и открыл дверь. — Пойдем, Фил.
— По-моему, мы все-таки с вами раньше встречались, милая Линда, — проворковал Эссекс, пожимая Линде руку и значительно глядя в глаза. — Что ж, приятно было поработать вместе. А не хотите посетить «Гордон» на досуге? Вы уже бывали на наших БМК? Там есть на что посмотреть. Мегадестроер — это целый город…
— При случае — с удовольствием, сэр.
— Впрочем, я не прощаюсь, вы же сейчас пойдете с нами? Чудесно, чудесно…
В коридоре народу заметно поубавилось, из охранников Эссекса на месте были всего лишь трое. Вид бойцы имели бледный.
— Что такое? — спросил Эссекс, обнаружив, что ряды его охраны сильно поредели. — А где остальные?
— Старшему плохо стало, господин контр-адмирал, сэр, — хмуро доложили ему. — Сердечный приступ. Двое наших с ним в лазарете.
— С чего бы это вдруг? — изумился Эссекс.
— Это его Боровский довел, — наябедничали ему.
Эссекс с укоризной поглядел на Рашена.
— Наш кадр, — сказал Рашен гордо. — Мертвого затрахает. Он как, моего навигатора не расстрелял еще?
— Готовится, сэр. Нас хочет заставить. А нам не положено, мы подчиняемся только начальнику штаба… Вы скажите господину Боровскому, сэр, а то он нас за людей не считает…
— Дети, — объяснил Рашен Эссексу. — Все охранники принадлежат, как правило, к ярко выраженному инфантильному типу. Большие дети. Только бы им в войнушку поиграться. К настоящим-то боевым действиям их не подпускают. Вот они и не взрослеют никогда. Скажешь им глупость, а у них уже сердечко екает. Что же вы, дураки, — повернулся он к охране, — Устава вообще не знаете? Читать разучились? Какой еще, к матери, расстрел наверху?
— Так военное же положение… — слабо возразили ему.
— В карцер, — заключил Рашен. — На урезанный паек, и каждому в зубы — Устав. И пока не выучите наизусть, за порог ни ногой.
— Ты это… — Эссекс потянул адмирала за рукав. — У тебя вон своих балбесов двое, ты с ними и развлекайся. А моих не трогай.
— Разве это я тронул? — усмехнулся Рашен. — Ты же знаешь, что бывает, когда я действительно трону. Ладно, вы… расстрельная команда. Поработайте грузчиками для начала. Заходите в кабинет, берите капитана Мейера и тащите ко мне. А в карцер — потом.
Охранники с похоронными лицами проследовали в дверь.
— Жестокий ты человек, Алекс, — сказал Эссекс с деланой серьезностью. — Одно слово — русский.
— Ага, — кивнул Рашен. — Еще я продал евреев арабам, а всю остальную планету — китайцам. И всех марсиан поубивал.
— И как только успел! — рассмеялся Эссекс.
* * *
Чтобы перестроить группу F в походный ордер из орбитальной позиции, обычно требовалось около двух часов. На этот раз управились за полтора. Даже рядовые были в курсе, что операция может оказаться для группы последней («еще разок, и все»), поэтому работа шла четко и слаженно, без единого сбоя. С некоторым опозданием в хвост бригаде пристроился десантник, и Рашен, который весь извертелся, наблюдая его неуклюжие маневры, дал команду на отвал.
Начальство снизу требовало шевелиться, денег бухгалтерии Эссекса отвалили щедрой рукой, поэтому разгон шел на бустерной тяге, совершенно разорительной для бюджета группы в обычной ситуации. «Марсианское плечо», и без того считавшееся коротким, на этот раз сократилось для группы F до одиннадцати суток.
Перегрузка на разгоне была шестикратная. Поскольку все ходили в масках, Рашен приказал каждому в добавление к табличке на груди написать фамилию еще и на спине. Над Рашеном эту операцию проводил Фокс, и, разумеется, плечи адмирала украсились крупной надписью «RUSSIAN», о чем тот поначалу и не подозревал. Но днем позже адмирал догнал в коридоре какого-то деятеля по фамилии Fuckoff и заподозрил неладное. Построение личного состава выявило еще десяток матерных фамилий, а также одну барышню по имени Candy и мужика, на груди у которого было написано, как и полагается, «comm. Fox», а на спине коротко и ясно «Bombardeer». Рашен сначала ругался, но когда ему сказали, что у него самого на спине накорябано, вдруг успокоился. Конечно, всяческих Факовых, Шитхедов и Доннерветтеров он приказал изничтожить, но в остальном хулиганская выходка сошла экипажу с рук.
В целом жизнь астронавтов на разгоне не особенно изменилась, дело было привычное. В боевой обстановке им случалось не расстегивать масок по месяцу, а при шести «же» спецкостюм позволял хоть танцевать. Только Боровский, которому даже в спецкостюме при таких режимах было нехорошо, уже на второй день совершенно озверел и, пользуясь тем, что из бассейна слили воду, послал техников Вернера циклевать дно ультразвуковыми резаками. Вернер, отдыхавший от трудов праведных, обнаружил злоупотребление властью, когда его подчиненные содрали уже два миллиметра покрытия. Огромный красный член на дне бассейна после этой операции заиграл такими яркими красками, что техники выразили желание продолжить работу. Боровский сидел на бортике, свесив ноги вниз, и изрыгал тоскливую ругань на всех доступных ему языках.
Вернер хохотнул и ушел дальше спать. За два часа до старта он доложил адмиралу, что все работы по нейтрализации саботирующих и подслушивающих устройств на борту «Тушканчика» завершены. Рашен одобрительно хлопнул Эндрю по плечу и разрешил отдыхать, пока не надоест. Вернер посмотрел на часы и со всех ног бросился к Иве.
— Ох… — только и выдохнул он, увидев, что Ива в халате и на вахту не собирается. — Я так боялся, что ты сейчас уйдешь… Милая! Как же я по тебе скучал!
Ива мягко обняла Эндрю и прижалась лицом к его груди.
— Я тоже, — сказала она. — Но ты напрасно радуешься. Мы пойдем на бустерах, сейчас объявят. Тут уж будет не до любви.
— Сколько у нас времени? — деловито спросил Вернер, расстегивая комбинезон. — Успею рассказать, как я тебя обожаю?
— На языке жестов? — Ива одним движением сбросила халат, и Вернер чуть не прослезился от нахлынувшей вдруг нежности. Эта женщина была не просто красива. Каким-то шестым чувством Эндрю ощутил, что она создана для него. Именно для него. А он — чтобы служить ей, быть ей верным, мечтать о том, чтобы у них были дети, а может быть, даже предложить Иве руку и сердце, как это делалось в старые времена.