Слушать тишину в огромном доме было невыносимо. Даша не включала музыку, не пошла в душ, боясь не услышать звонок телефона. Но никто не звонил. Когда в окно вползли сумерки, Даша решительно вылезла из-за кухонного стола, где сидела в обнимку с фотоальбомом, и направилась в свою комнату. Халат сменила на джинсы, тапки — на удобные кеды.
— Вы куда, Дарья Максимовна? — высунулся из машины один из охранников, увидев Дашу возле гаража.
— Покатаюсь, — ответила она таким тоном, что больше он не задавал никаких вопросов, просто вместе с напарником вылез из автомобиля и двинулся к дому.
Спустя час Дашка лежала в мыльной пене и беспрерывно прикладывалась к бутылке вина.
— Ну, не пей ты из горла! — уговаривал Кирилл, сидя рядом на табуретке.
У него был вид человека, которого подняли с постели в неподходящее время и заставили читать вслух Чернышевского. Он уютно дремал в кресле перед телевизором, когда пришла Дашка и с порога принялась орать: то требовала объяснений, то лезла целоваться, и вообще вся была сама не своя.
— Ну, что я мог сделать? — оправдывался Кирилл. — Я жутко беспокоился, но не мог до тебя дозвониться. Тебя постоянно нет дома, трубку берет какой-то ужасный тип… Не Комолов, это точно. Кстати, Даш, что за тип?
— Телохранитель!
Она сняла обувь и, босая, прошлепала в ванную.
— Ты ужинала? — озаботился Кирилл.
— Нет. И не буду. Мне не глотается.
— Ты чего там делать собралась? — окончательно проснулся он и с силой рванул дверь ванной на себя.
Она оказалась незапертой и ударила Кирилла по лбу. Не больно, но обидно. К тому же Даша ничем предосудительным не занималась, стояла и умывалась спокойненько.
— Чего ты дергаешься? — фыркая, спросила она.
Он буркнул в ответ, что не дергается, а просто волнуется. Сидит тут один как сыч и ничего не знает. Опять же виноватым себя чувствует.
— Ты ни при чем, — отмахнулась Даша машинально, — принеси выпить чего-нибудь, а?
Он послушно вышел.
— Даш, — услышала она через минуту, — а что с деньгами?
Кирилл стоял перед ней с подносом, на котором поместились бутылка вина, ваза с фруктами, хрустальный бокал, орешки, пепельница и зажигалка.
Дашке захотелось кинуть этот живописный натюрморт в лицо любовнику. И вовсе не из-за того, что он спросил о деньгах. Она сдержалась и стала раздеваться.
— Отвали, — смахнула с бедра горячую ладонь Кирилла.
— Отстань, — увернулась от его губ.
И погрузила тело в горячую воду.
— Даш, я понимаю, ты переживаешь, но ведь я ни в чем не виноват, ты сама только что сказала. Зачем ты со мной так? Я стараюсь… Я весь извелся за вчерашний день. Да и сегодня тоже… Я люблю тебя.
— Ты можешь помолчать?
Странно, когда они познакомились, Кирилл казался ей циничным, хамоватым, напористым — и это возбуждало. Теперь перед ней сопел носом стареющий Дон Жуан. Клянчил любовь, будто милостыню. Ну, не любовь, конечно, а секс, ласку, внимание и понимание. И хорошо бы еще капитал в придачу.
— Кстати, — вспомнила Даша, — деньги я не взяла. Вернее, взяла, но уже обратно положила. Было слишком рискованно…
Она испытующе посмотрела на него, ожидая реакции.
— Конечно, — Кирилл наклонил голову, разглядывая коврик на полу, — ты правильно сделала. Вот Степка найдется, тогда и будем думать, да?
— Нет, думать надо сейчас, — отрезала Дашка.
Говорить с ним о сыне было невозможно.
— Ну, не пей ты из горла, я прошу тебя! Давай я в бокал налью…
Потом она позволила отнести себя в постель и плакала, уткнувшись в подушку с чужим запахом.
— Дашенька, ну что ты, не надо, вот увидишь, все наладится. Любимая моя, не плачь, пожалуйста!
Ах, ах — хитросплетение слов, улыбок и ласковых прикосновений. С этим она собиралась строить будущее? А где, позвольте, сильное мужское плечо? Где страстный, густой, командный голос, который при случае утешит и одернет?
— Дашутка, а давай я тебе еще вина принесу, хочешь?
Наверное, и влюбленности не было, думала она, ни с его стороны, ни с ее тем более. Надо же — вина принесу! Будто Дашка ребенок, который может утешиться новой игрушкой, будто она вообще хочет утешиться. Она мечтала только, чтобы он оставил ее в покое.
— Я у тебя на ночь останусь, — неожиданно сообщила Даша.
Кирилл, сидя на краю постели, поерзал. Захрустело под ним шелковое бурое покрывало.
— То есть… На всю, да? А муж?
— Мой будущий бывший? — Она вопросительно подняла брови.
Все затевалось только ради него — будущего бывшего. Проще говоря — настоящего.
Весь это фарс был местью униженной, обиженной женщины. Но Андрей не обижал ее и не унижал. Просто Даша чувствовала себя таковой и ничего не могла с этим поделать. Она уже дала оценку произошедшему, покрасила его в черный цвет и повесила в траурной рамке у себя на груди. Каждый волен сам выбирать палитру…
Даша отказывалась признавать собственные желания. Скажи она себе откровенно — ты хочешь его задеть! Ты хочешь его вернуть! Ты хочешь растормошить его, чтобы снова почувствовать страсть его рук и губ.
Было бы все иначе. Больно, но светло.
— Муж объелся груш, — хихикнула Дашка, вытирая слезы.
— Даш, но он же догадается…
— И плевать! Какое ему дело? Мы ведь живем вместе только из-за сына, понял? Так что я остаюсь! Не могу больше видеть его мерзкую рожу, его лживую, надменную рожу!
— Что ты на меня-то орешь? — подскочил Кирилл.
Даша перевела дыхание.
— Иди ко мне.
Он, словно обиженный ребенок, послонялся еще по комнате, делая вид, что ее предложение вовсе не заинтересовало его. Даша сняла с распаренного тела полотенце, тряхнула мокрыми волосами. Несмотря ни на что, ей нравилось ощущать жадный взгляд любовника, каждой клеточкой чувствовать извечную мужскую потребность, напряжение, повисшее в воздухе, собственное участившееся дыхание.
— Кирилл! — требовательно позвала она.
Он пересек комнату одним прыжком, на бегу скидывая рубашку. Подпрыгнул, пытаясь избавиться от брюк. Даша не помогала, сидела, сложив руки на коленях, и наслаждалась его возбуждением.
— Черт! — Кирилл запутался в штанине и потешно размахивал руками, стараясь удержать равновесие. — Я упаду сейчас!
Она только улыбнулась.
— Ну, Дашка, погоди! — наконец справился он и пошел на нее, горделиво выпятив мужское достоинство.
Даша откинулась на спину, предвкушая удовольствие.
И тут мощный удар сотряс входную дверь.