Посреди жизни - читать онлайн книгу. Автор: Дженнифер Уорф cтр.№ 84

Многие говорят, что страдание нельзя допускать, многие с этим согласятся. И все же страдание – это часть жизни, такая же, как счастье, и оно не может служить оправданием для прекращения жизни. Страдание бродит по палатам всех больниц, но оно не бессмысленно: иначе вся жизнь была бы бессмысленной, а это не так. Страдание – это тайна, которую мы не можем и никогда не сможем постичь. Мистики принимают страдание как один из шагов к совершенству.

Помню одну женщину, за которой я ухаживала в больнице Элизабет Гарретт Андерсон. Я никогда не забуду ни ее саму, ни ее слов. Она была монахиней из престижного католического просветительского ордена, имеющего школы во Франции, Бельгии и Англии. Она была знатоком латыни и греческого языка, и ее глубоко уважали не только за интеллект, но и за педагогические навыки, и за административные способности.

Ей было всего сорок лет, но все ее тело было воспалено и скрючено из-за ревматоидного артрита. Суставы практически не гнулись, как у деревянной куклы, и любое движение было для нее мучением. У нас ей стало только хуже из-за неправильного лечения. В то время считалось, что при артрите помогает аспирин. Возможно, иногда он и помогал, но эта женщина плохо переносила аспирин, и у нее развилась язва двенадцатиперстной кишки. В те дни о непереносимости практически ничего не знали, и считалось, что от язвы двенадцатиперстной кишки лучше всего помогает молоко. Ее посадили на молочную диету – около шести пинт молока в день. Это вызвало раздражение кишечника и непрерывный понос, но мы продолжали пихать в нее молоко и аспирин, не понимая, к каким последствиям это приводит. Днем и ночью бедная женщина страдала от боли – из-за артрита, который не давал ей двигаться, и из-за воспаленного кишечника. Она почти не спала. Нам приходилось ежечасно или даже чаще ее переворачивать, чтобы удалить вытекающий жидкий стул и кровь. Каждый раз, когда мы ее передвигали, она испытывала мучительную боль в суставах, пораженных артритом, но она никогда не жаловалась и даже не стонала от боли – мы видели страдание только в ее глазах.

Однажды она сказала мне:

– Раньше я думала, что мои дела – это способ исполнить волю Божью. Я привыкла думать, что служу Богу, обучая девочек Священному Писанию и прививая им любовь к классическому образованию. Но теперь я понимаю, что ошибалась. Богу не нужен мой интеллект, моя ученость или мое умение учить. Все, что Бог требует от меня, – это чтобы я лежала здесь и страдала.

В аду физических страданий, в самой его глубине, эта женщина обрела душевный покой.

Мысль об эвтаназии, санкционированной государством, вызывает ужас и отторжение у большинства медиков. Медицина – это призвание, а не просто работа. Более того, это сравнительно редкое призвание – заботиться о больных и по возможности исцелять их. Если мы будем сами содействовать смерти, это войдет в противоречие с клятвой Гиппократа и станет враждебно самому сердцу медицины. Если эвтаназия станет законом, медицине в нашем понимании этого слова придет конец.

В большинстве своем люди доверяют другим. Они живут достойной жизнью, ходят на работу, растят детей, общаются с друзьями, а когда заболевают – идут к своему врачу в надежде, что врач им поможет. Малейшая тень подозрения, что пациента можно просто «усыпить», разрушит это доверие, особенно если речь идет о беспомощном или хронически больном человеке. Слово «усыпить» эмоционально заряжено, и чаще всего лучше избегать подобного, но это язык обычных людей, это то, что большинство из нас думает и чувствует.

Я христианка, и я уповаю на Бога и люблю Бога в каждом моем вдохе, в каждом биении сердца. Христианство направляет мои мысли и мою жизнь. Но когда дело доходит до эвтаназии, меня одолевают сомнения. Думать об убийстве слабых и беспомощных – это чудовищно, это противно Десяти заповедям. Однако я также верю в эволюцию. Может быть, люди должны научиться назначать время смерти для себя и других; может, это часть Божественного плана по эволюционному развитию человечества и достижению ответственной зрелости, к которой мы должны подготовить наши умы, души и чувства. Но при этой мысли меня пронизывает дрожь, и я до сих пор не знаю ответа.

Эвтаназия, санкционированная на уровне государства, откроет ворота такому злу, которое мы пока даже не можем вообразить. Не у всех людей лучшие намерения, не во всех семьях царит любовь, не все желают добра своим соседям. Да и врачи не все мудры и добры, и вполне возможно пристраститься к убийству, как показала нам карьера доктора Гарольда Шипмана ^[28]. Дьявол жив и здоров в XXI веке и, несомненно, использует открывшиеся возможности во зло.

Однако за последние семьдесят лет в эволюции человека произошел огромный сдвиг. Рождение, жизнь и смерть изменились полностью и необратимо. Ученые уверенно говорят, что человеческую жизнь можно продлить до двухсот-трехсот лет, а некоторые – что даже до тысячи! Увидев на своем веку чудеса (и нет, это не слишком сильное слово), которых достигла медицина в деле спасения и продления жизней, я не сомневаюсь, что это возможно. Но это повлечет за собой и трудности: вопросы качества жизни, перенаселенности, недостатка человеческих и природных ресурсов. И где-то должна быть граничная точка. Если она не определяется естественной смертью или личным решением умереть, она должна быть навязана. Это и есть эвтаназия.

Люди, которые борются за законодательное утверждение добровольной эвтаназии, продвигают ее как идеал: человек сам решает умереть тогда, когда нужно, и так, как нужно. Но действительно ли этим все ограничится? Если медицина способна поддерживать жизнь человека десятилетие за десятилетием и конца этому не видно, кто-то же должен будет принять решение о ее прекращении?

«Отключить от аппарата», – так обычно люди говорят о прекращении жизни человека, чья жизнь зависит от системы жизнеобеспечения, такой как аппарат искусственной вентиляции легких или искусственная почка. Этическая сторона здесь не раз подробно обсуждалась, и в любом случае для отключения требуется юридическое решение, но все же эта проблема затрагивает не так много людей и возникает только в особых обстоятельствах. Однако вопрос в целом сложнее. Как и во всех случаях жизни, ситуацию определяют детали. Миллионы людей ежедневно принимают лекарства, которые позволяют отдалить смерть еще на несколько недель, месяцев или лет. И надо ли отключать их от этого аппарата? Другими словами: должны ли мы, люди, зависимые от лекарств, прекратить их прием и позволить смерти прийти к нам? И если да, то когда? Это не требует судебного решения. Это личный выбор.

Я общалась с несколькими пожилыми людьми, которые пребывают в добром здравии благодаря сердечно-сосудистым и прочим препаратам. Они с улыбкой объясняли мне, что, когда придет время, они бы хотели «вколоть что-нибудь и все разом покончить». Но когда я спрашиваю, не проще ли в таком случае прекратить прием лекарств или отключить кардиостимулятор, улыбка исчезает. Они шепчут что-то вроде: «Но я же не могу!» – им тяжело на душе, их даже передергивает. Конечно, они непоследовательны, но их можно понять. Кто из нас не цепляется за жизнь? Когда кажется, что до смерти еще много лет, мы можем быть объективными, даже бесстрастными, но когда нам говорят, что это случится через год, через месяц, через неделю – о нет! И мы тянемся за таблетками, чтобы продлить наше пребывание на земле.