– Я пришел попрощаться с тобой, Карл.
Артнар уставился в открытый глаз и, казалось, искал в нем какой-нибудь признак того, что Карл его понял. Тот сделал еще одну попытку что-нибудь сказать или хотя бы издать подобие стона, чтобы показать Артнару, что он его слышит, но опять ничего не произошло. Тогда он попытался моргнуть, но посланный мозгом сигнал шел так долго, что Артнар как раз опустил взгляд, когда веко Карла наконец опустилось вниз и снова поднялось.
Такое часто случалось, когда он, проснувшись, пытался таким образом привлечь внимание медсестры, а та отворачивалась или переключала внимание на что-то другое как раз в тот момент, когда ему наконец удавалось моргнуть. Здесь никто не задерживался надолго, все постоянно спешили, и как только их обязанности были выполнены, они бежали в следующую палату, к следующему пациенту.
– Мне пора уезжать, я и так слишком долго здесь задержался. Все время переносил отъезд, но дальше откладывать невозможно.
Артнар был в Исландии? И уже давно? Карлу подумалось, как же ему так не повезло всегда находиться в состоянии забытья, когда Артнар приходил сюда? Или, может, тот попросту никогда не навещал его? Скорее всего, так и есть. С чего бы ему навещать сумасшедшего убийцу? Но ведь уже некоторое время назад выяснилась непричастность Карла ко всему этому… Так почему же он не приходил раньше?
– Но я полечу домой, только чтобы упаковать свои вещи. Я собираюсь переехать назад, в Исландию. В Америке меня теперь ничего не держит, кроме работы, а хорошую работу я могу и здесь найти. Мы с Элисон разводимся.
Артнар опустил взгляд и замолчал. А в голове Карла будто приподнялась туманная завеса. Эта зануда Элисон разводится с Артнаром из-за него, Карла? Не желает знаться с зятем-убийцей? Если так, то почему Артнар не объяснил ей, что все это – лишь недоразумение?
– Я много размышлял о нас с тобой… Может, я мог бы относиться к тебе получше все эти годы? Впрочем, не думаю; просто я такой, какой есть, и ты такой, какой есть. – Он снова сделал паузу и посмотрел на Карла; в его взгляде не промелькнуло ни сожаления, ни тепла. – Дело в том, что я… я не понимаю… я просто не понимаю, почему ты не сказал мне о моей матери. Когда следователь сообщил мне, что они нашли ее имя в твоем компьютере… что ты искал информацию о ней… Я сначала подумал, что ты нашел информацию, но не успел сказать мне из-за того, что тебя арестовали, – а потом увидел дату. Ты знал все и не дал мне знать!
В отличие от всего хорошего, у плохого не было проблем пробраться по мозгу Карла без препятствий и задержек. Горечь, тоска, депрессия – эти болезненные чувства никогда не терялись по дороге. Какая несправедливость! Карл прекрасно помнил о своем решении никогда не рассказывать Артнару о его матери, но он также знал, что нарушил бы этот обет, как только перестал на него злиться. Теперь этот шанс у него был украден. А также и возможность оправдать себя в его глазах: сказать, что он хотел сообщить ему имя в подходящий для этого момент.
– Но, как бы там ни было, мое желание исполнилось: я узнал, кто были мои родители. По крайней мере, кто была моя мать. – Артнар снова замолчал, отвернувшись от Карла; видимо, уставился в окно. – Как и многое другое в жизни, эта информация не оправдала моих ожиданий. – Он горько усмехнулся: – Еще как не оправдала!
Карл вспомнил, что мать Артнара и его дед по материнской линии умерли в один и тот же день – он читал объявление о ее смерти. Что случилось тогда? Они были убиты? Сгорели вместе при пожаре? Совершили совместное самоубийство? Один убил другого, а потом и себя? Такое мышление требовало точности, что было слишком сложно для его бедного искалеченного мозга. Главным моментом здесь было то, что кровожадные убийцы могли водиться в роду Артнара, а не Карла. Если б он был способен улыбаться, его лицо сейчас засияло бы.
– Я просто стараюсь смотреть на это так, что у меня был лишь выбор между знать или не знать. А тот, кто не рискует, не выигрывает. – Артнар втянул воздух сквозь стиснутые зубы. – Я обрел, и я потерял. Я потерял Элисон, потому что она и думать не может о жизни со мной после того, как я рассказал ей свою историю. Американцы более чувствительны к таким вещам, чем мы, исландцы. Ей хочется детей, своих детей, со своим мужем, а не с донором спермы. Когда я предложил это, она сказала, что ей даже думать об этом противно. А по поводу беременности от меня и вынашивания в себе моих детей она использовала еще более сильные эпитеты. Она даже не хочет знать результаты генетического анализа – внезапно перестала доверять науке. Да, в принципе, для нее и неважно, кто окажется моим отцом. В ее глазах весь мой род слишком бракованный, чтобы быть хоть как-то связанной с ним.
О чем он говорил? Почему Артнар не мог объяснить ему это попонятней?
– Но я и обрел кое-что. Я обрел сестру. Возможно, только единоутробную; надеюсь, что она мне сестра лишь по матери. Это выяснится, когда я получу результаты ДНК. А также у меня появился брат. Скорее всего, тоже лишь единоутробный; очень надеюсь, что это именно так. – Артнар положил руки на колени, будто готовясь к движению. – Но с ним я не хочу иметь ничего общего. Так же, как и с тобой.
Артнар встал. Красивый красный галстук исчез из поля зрения.
«Не уходи! Не уходи!»
– Ну, прощай, Карл. Думаю, мы больше с тобой никогда не увидимся.
Худощавая фигура пропала из поля зрения Карла, а он не мог направить взгляд таким образом, чтобы увидеть, как Артнар уходил. Шаги звучали уверенно, но вдруг остановились.
– Да, еще одно напоследок: я рад, что ты оказался невиновен. – Артнар помолчал, все еще не выходя из палаты, и вдруг добавил неожиданной скороговоркой: – Надеюсь, что твое состояние улучшится.
Карл снова услышал, как шаги, удаляясь, вскоре затихли совсем.
Он долго не мог успокоиться. Вдоль и поперек его мозга, по дальним закоулкам с односторонним движением, блуждали обрывки мыслей; ему то и дело приходилось вытаскивать их из тупиков и подталкивать на правильный путь. Когда ему наконец удалось переварить только что закончившийся визит, вывод был таким: он больше никогда не увидит Артнара, страшная история происхождения которого раскрыта.
Карл без труда мог пережить то, что больше не увидит брата; труднее было не знать историю его матери. Что в ней было такого ужасного?
Также ничего не было сказано о подробностях в деле об убийствах. И врач не сообщил ему никаких деталей – просто сказал, что он больше не под подозрением. Конечно, он сможет узнать всю информацию позже, когда начнет сам вставать и говорить. Ну, или даже сейчас – если б они наладили радио у его кровати или поставили в палату телевизор.
А пока он должен теряться в догадках о том, кто мог убить Халли и женщин и что скрывалось за всеми этими убийствами. Как, например, они были раскрыты? Почему этот человек их совершил? Кто стоял за коротковолновыми передачами? А может, ему вообще придется провести остаток своей жизни здесь, напрасно ломая голову над возможными ответами?
Его глаз закрылся. На него снова наплывала дрема, но, может, это и неплохо: теперь ему есть о чем подумать. Не то чтобы у него было много из чего выбирать.