Поверхностное натяжение - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Блиш cтр.№ 35

«Ну вот, был истинный художник при преданной патронессе, а теперь что?..» – с отчаянием думал Аристид. Завтра же он будет в лучшем случае шеф-поваром общепитовской забегаловки в каком-нибудь районном комиссариате, досье там или не досье. И за что? За то, что не сумел угадать времени прибытия – не говоря уж о наклонностях приятелей – какой-то твари; которая и вовсе неземная к тому же.

Он зашагал прочь с поста прямиком в отходиловку, ступая угрюмо и нарочито твердо, порыкивая на прислугу, недостаточно опытную, чтобы держаться подальше. В голову не приходило ничего, разве что пойти лично проведать, как там доктор Мартин Агронски, гость-загадка, неким таинственным образом связанный с литианином.

Впрочем, ни малейших иллюзий Аристид не питал. Завтра церемониймейстер графини Дюбуа-Овернской опять станет Мишелем ди Джованни, уроженцем малярийных сицилийских равнин; и это еще если очень повезет.

Осознав план полуподвала, Микелис немедленно пожалел, что они с Лью ввязались в этот заезд – поскольку стало очевидно, что увидеть прибытие Эгтверчи у них ни малейшего шанса. По замыслу, нижний уровень подразделялся звуконепроницаемыми стенками на зальчики, где разворачивалось веселье более камерное, нежели коктейль-парти наверху – веселье местами всего чуть-чуть пьянее и неформальней, но в целом охватывавшее весь спектр экзотики буйств. Пришлось объехать полный круг, прежде чем Микелис додумался, где можно без особого риска для жизни сойти; и каждый раз, стоило ему собраться с духом для решительного шага, как состав ни с того ни с сего ускорялся самым произвольным образом, порождая ощущения сродни катанию на американских горках в непроглядную темень.

Тем не менее главного явления они не проглядели – очередной состав миновал последнюю газовую баню, и в головном вагончике в полный рост стоял Эгтверчи; на «перрон» он сошел без посторонней помощи. В следующих пяти вагончиках находились – также стоя – десять крайне похожих друг на друга молодых людей в черно-зеленых мундирах, расшитых серебряным галуном; руки у них были сложены на груди, лица непреклонны, взгляд устремлен прямо по курсу.

– Мое почтение, – произнес Эгтверчи и склонился в глубоком поклоне, что выглядело при его непропорционально маленьких, как у динозавра, ручках одновременно и комично, и издевательски. – Мадам графиня, я в восхищении. Множеством зловредных запахов повелеваете вы, но я поборол их все.

Толпа зарукоплескала. Шум заглушил ответную реплику графини; но та явно выговаривала Эгтверчи за то что он, не будучи землянином, к дымам ее невосприимчив, поскольку литианин тут же отозвался, не без обиды в голосе:

– Так я и думал, что не преминете вы упомянуть это, но опечален я, что не ошибся. Для того, чьи помыслы чисты, и нечистое чисто… приходилось ли вам видеть столь достойных невозмутимых молодых людей? – Он повел ладошкой, указывая на свой отборный десяток. – Но, конечно же, я смухлевал. Я заткнул им ноздри фильтрами – как Одиссей заткнул воском уши спутников своих, дабы миновать сирен. Свита моя согласна на все; они считают меня гением.

Жестом иллюзиониста литианин извлек серебряный свисток, утонувший в его ладони, и исторг в душный воздух короткую трель, которая совершенно не вязалась со всем предшествовавшим драматическим рукомашеством. Не промедлив и доли секунды, десять бравых молодых людей сложились, оплыли на пол. В передних рядах толпы, радостно ржа, принялись тыкать бесчувственные тела носками ботинок; к чему бесчувственные тела отнеслись стоически.

– Что с них возьмешь, – по-отечески неодобрительно высказался Эгтверчи, – нализались. На самом-то деле носы я им не затыкал. Просто перекрыл доступ информации от органов обоняния к мозгу, до специальной команды. Теперь вот информация дошла, причем вся сразу; стыд и срам просто. Мадам, вы не будете так любезны приказать, чтоб их убрали, подобная разнузданность мне претит. Придется ужесточить дисциплину.

– Аристид! – хлопнула в ладоши графиня. – Аристид?! – Она тронула кнопку миниатюрного интеркома, укрытого в прическе, но реакции, насколько мог понять Микелис, не последовало. Ребячий восторг на лице графини моментально сменился детским бешенством. – Где эту деревенщину неотесанную носит…

Микелис, внутренне кипя, принялся протискиваться в первые ряды; тогда Эгтверчи его приметил.

– Какого черта ты тут делаешь?.. – хрипло, требовательно поинтересовался у литианина химик.

– Добрый вечер, Майк. Я приглашен на прием точно так же, как и ты. Добрый вечер, дорогая Лью. Графиня, вы знакомы с моими приемными родителями? Впрочем, наверняка знакомы.

– Разумеется, – отозвалась графиня, недвусмысленно развернула ко Лью с Микелисом оголенную спину и подняла взгляд из-под позолоченных век на перекошенные в вечной ухмылке челюсти Эгтверчи. – Почему бы нам не пройти в следующий зал – там просторней, да и тише. Хватит, насмотрелись уже на этих ездоков – после вас они все покажутся такими одинаковыми…

– Я культивирую уникальное, – произнес Эгтверчи. – Только, графиня, я предпочел бы, чтобы Майк и Лью составили нам компанию. Я – единственная во вселенной рептилия с млекопитающими родителями, и они мне дороги как память. Я держусь того мнения, что в этом может заключаться некая греховность; ну не занятно ли?

Глаза под позолоченными веками потупились. Уж и не вспомнить, когда последний раз мажордомы графини вызнавали для нее новый грех настолько интересный, чтоб утаить тот от господ гостей, пока не испытает самолично; все были в курсе. Похоже, представилось Микелису, нечто подобное она и учуяла; а поскольку излишне богатым воображением графиня явно не страдала, нетрудно догадаться, что именно. Ибо несмотря на все его рептильные повадки и внешность, нечто ярко выраженное, концентрированно мужское чувствовалось в Эгтверчи сразу.

А также ярко выраженное ребячливое. Сочетание это с лихвой перевешивало всю его рептильность, что в свое время не замедлило проявиться в резонансе, вызванном первым же его телевизионным интервью. Его резкие и однобокие комментарии по поводу земных дел и нравов оказались эпатирующими – и весьма; наверно, в тот же день можно было предсказать, что не далее чем к концу недели интеллигенция всего мира непременно западет на новую культовую фигуру. Но чего не мог бы предсказать никто, так это что хлынет поток писем – от детей, от родителей, от одиноких женщин.

Теперь Эгтверчи был, можно сказать, профессиональным телекомментатором, причем, наверно, первым в истории, чью аудиторию в равной степени составляли как разочарованные интеллектуалы, так и восторженные подростки. По крайней мере, в текущем веке ничего подобного еще не наблюдалось; знатоки истории телевидения сравнивали его одновременно с Эдлаем И. Стивенсоном и Оливером Дж. Дрэгоном. ^[29]