Зловещая долина. Что я увидела, попав в IT-индустрию - читать онлайн книгу. Автор: Анна Винер cтр.№ 58

Я не могла заставить себя включиться. Не понимала, на что смотрю, да и не стремилась понять. Мои товарищи по команде, казалось, держали все под контролем. Я была им очень признательна за их готовность решать проблемы, за их хорошее настроение и любопытство к интернет-подполью. Я переключила внимание на уведомления об удалении контента в связи с нарушением авторских прав, когда они добавили смайлики вращающихся кусочков пиццы в чат команды. О хранилище я забыла, пока все не всплыло в новостях.

Позже я думала, не пропустила ли я его, потому что я продукт технологической индустрии – с ее отвращением к контексту и акцентом на скорость и масштаб, а также чудовищной близорукостью – гораздо больше, чем сама готова признать. Или, может, это мое личное упущение – может, я не аналитик. Может, я не системный мыслитель.

Пусть так: системные мыслители тоже это пропустили.

Мы с Патриком встретились за обедом. Я нашла его читающим фирменный журнал в глубине ресторана. Он подождал, пока я сниму пальто, и наклонился через стол.

– Для технической индустрии наступает зима? – спросил он. Я подумала, что в Сан-Франциско зимы не бывает, всегда зима – Марк Твен. Потом я поняла, что он ссылается на популярный фантастический роман: зима означала, что грядет неизбежное ухудшение.

В ходе сезонной предвыборной кампании Кремниевой долине уделялось повышенное внимание. Те же публикации, где недавно анализировали выбор технологических компаний на уровне детализации, принятом для заявок в Комиссию по ценным бумагам и биржам, начали пересматривать позицию горячих сторонников. Пошли разговоры об антимонопольном законодательстве, регламентах безопасности потребительских товаров, патентах и законах об авторских правах. Начали обращать пристальное внимание на интернет-зависимость и на то, как технические компании усугубляют экономическое неравенство. Уловили распространяющуюся по социальным сетям дезинформацию и конспирологический контент. Индустрия не привыкла привлекать внимание таким образом.

Я сказала, что техническая индустрия будет в порядке, если обмакнуть кусок хлеба в лоток с оливковым маслом. Если технологии ждет расплата и в результате меньше стартапов будет делать софт для совместной работы, продавать рубашки с воротником на пуговках или недоплачивать внештатным работникам, мне это не казалось концом света. За технологическую индустрию я не тревожилась. В любом случае, есть опасности серьезнее. Патрик кивнул. Он выглядел таким же изможденным, как и я. Неподходящий момент опять спорить о достоинствах Долины.

Я сказала, что мне хотелось оптимистичного взгляда в будущее. Что у него для меня есть? Я так привыкла, что он выдвигает контраргументы, подбадривает меня, заставляет видеть новое будущее. Он был таким продуктивным, таким эффективным. Конечно, у него были решения. Патрик уставился на свои руки.

– Я на самом деле не знаю, – сказал он. – Ситуация скверная.

Ближе к концу обеда он извинился – сказал, что должен ненадолго позвонить на работу. Его компания находилась на завершающей стадии нового раунда сбора средств – просто дополнительный якорь на будущее. Слишком много политической неопределенности. Мы расплатились и ушли, застегивая на холоде черные пуховики.

Когда мы шли по Фолсом-стрит, Патрик присоединился к телефонной конференции. Улицы были темны и пустынны. Он достал из рюкзака планшет, открыл электронную почту и пальцем поставил подпись на нескольких документах. Меня поразили спокойствие и уверенность, с которыми он шагал по этому миру. Я попыталась ослабить хватку на ручках сумки.

Мы прошли под автомагистралью на эстакаде, в сторону Саут-оф-Маркет. Я посмотрела на Патрика, который радостно и весело болтал, быстрыми развернутыми предложениями. Я подумала, что это будет для него означать, если наступит зима. Я понятия не имела о ставках. Я не знала, кто из нас считал, что мы можем потерять больше.

Несколько недель спустя, читая форум с высокой модерацией, я пришла к простому выводу. В комментариях обсуждали стартап Патрика, новость о его последнем раунде сбора средств: оценка была одной из самых высоких в Долине для частных компаний. В рассеянном свете под автострадой той ночью он стал одним из самых молодых миллиардеров в мире.

Я позвонила разработчику, утверждавшему, что он ответственен за громкий взлом.

– Ты сможешь что-нибудь сделать? – спросила я, чувствуя себя как ребенок. Носком я ковыряла ковер.

Он помолчал.

– Я не совсем понимаю, о чем ты просишь, – сказал он. – На самом деле это работа медленная. Она может занять месяцы, и нет никакой гарантии.

Я не знала наверняка, что искала. Некое подтверждение утопической веры в информацию. Некое оправдание закипающих сетей. Месяцев все равно не было. Было всего несколько дней.

Я поехала в Рино с двумя подругами по колледжу и коллегой из отдела продаж. Мы зарегистрировались в кафе с подводной тематикой как девичник, которому нечего праздновать. Никто из нас не думал везти купальник для бассейна казино, никто из нас не играл в автоматы. Мы блуждали по территории и превращали нашу неловкость в расходные материалы для соцсетей, размещая фотографии пальм под крышей казино и освещенных водных объектов, фонтанов со струями, бьющими изо рта тритонов, а также дельфинов с синей задней подсветкой. Той ночью мы лежали в нашем номере вдвоем на кровати, не смыкая глаз и тревожно глядя в темноту.

На следующее утро мы, арендовав электромобиль, направились в волонтерский центр, свернув по дороге к торговому комплексу. Когда мы стояли в очереди за досками-планшетами, я поняла, что не знаю, где мы находимся. Мы подключили адрес к картографическому приложению и из Сан-Франциско следили за ним вслепую. Я могла быть где угодно.

Следующие два дня ушли на политическую агитацию по разросшимся пригородам. Я ненавидела ощущение, что навязываюсь незнакомым людям, ненавидела, что все они знали, что происходит, когда мы поднимались на крыльцо. В рабочих кварталах с тихими и спокойными улицами почти у всех припаркованных машин за лобовым стеклом были таблички карпулинговых стартапов. Коллега переживала из-за слухов о том, что отдел продаж начинает увольнения. «Молись Иисусу о понижении инфляции», – гласила наклейка на бампере.

В день выборов, охваченная тревогой и оптимизмом, я прикрепила к куртке эмалевую булавку в форме матки и пошла завтракать. За игровыми автоматами рядами сидели мужчины и курили. Когда женщина за кофейной стойкой казино позвала меня, я спросила, есть ли у нее план для голосования в тот день, цитируя первые слова сценария, который мне еще требовалось запомнить.

– Не в этом году, – помотав головой, сказала она.

Я была озадачена. Сказала, что не виню ее, хотя не была уверена, что это действительно так.

В тот день мало кто отвечал на звонок в дверь. Мы плелись вдоль улиц и перекусывали, сидя на бордюрах. Одна из подруг по колледжу носила колье с надписью «ПРОТИВНАЯ ЖЕНЩИНА» и футболку с кошкой и надписью «ЭТА КИСКА ДАСТ СДАЧИ». На моем телефоне знаменитости выглядели гламурно в женских брючных костюмах с распродаж, а незнакомки наклеивали стикеры «Я ПРОГОЛОСОВАЛА» на могилах суфражисток. Венчурный капиталист разместил фотографию бутылки шампанского рядом с бутылкой водки, добавив для исторического эффекта фильтр в оттенках серого. Друзья делились селфи перед своими избирательными участками, лица непоколебимые и оптимистичные, залитые осенним светом. Чаты компании были нехарактерно вялыми.