Самая настоящая Золушка - читать онлайн книгу. Автор: Айя Субботина cтр.№ 78

— А я была уверена, что хороший человек и искренне тебя люблю. А оказалось, что искренне я любила только деньги и желание получить их побольше неважно какими способами. Можешь поверить, Принц, что это намного хуже хотя бы потому, что ты родился моим особенным человеком, а я такой стала абсолютно добровольно.

Я малодушна до безобразия и отвращения, но мне хочется, чтобы произошло чудо, и Кирилл хотя бы на минуту стал простым человеком. Чтобы он подошел ко мне, крепко и без подавления боли обнял, поцеловал, сказал банальные вещи, вроде «давай начнем все заново» и «ты всегда будешь мне нужна» или «мне не за что тебя прощать, Золушка».

— Я пришлю за тобой машину, Катя. Не нужно на такси. В твоем положении лучше не пользоваться общественным транспортом.

Снова набор сухих фраз. Снова откат на недели назад.

Кирилл спускается к подножью лестницы и, помедлив немного, идет к машине.

Еще верю, что оглянется, даже когда с тихим стуком захлопывается дверца — и его большой внедорожник скрывается из виду.

А через десять минут за мной приезжает машина — и водитель заботливо помогает мне сесть на переднее сиденье, потому что сзади мне сейчас будет слишком неуютно. Слишком много там места, слишком много пустоты, которую мне уже больше нечем заполнять.

Дом Морозова непривычно пустой. Когда приезжаю, навстречу выходит только основной персонал работников. У некоторых женщин заплаканные глаза, мужчины угрюмо ждут какого-то разъяснения, что им теперь делать. И я иду сквозь эти взгляды, словно через перекрестный огонь, и пытаюсь сделать вид, что ослепла и оглохла.

Они уже знают, что их благодетеля и работодателя больше нет. Наверняка об этом трубят все новостные каналы, потому что в наше время любят смаковать громкие убийства. Это проще и интереснее, чем обсуждать реальные проблемы.

— Екатерина Алексеевна, — всхлипывающим голосом спрашивает кухарка. — А нам-то чего теперь делать? Мне идти некуда. Ночевать если, так на вокзале.

Во мне зреет противная ершистая злость. Я только что потеряла отца, у меня рваная рана в груди, а меня пытаются перевести в разговор о кормушке.

Господи.

Я ненавижу их всех.

Нет, стоп. Это думает плохая Катя, потому что она эгоистка, а хорошая Катя всегда поступает правильно. Не юродствуя и не притворяясь, а потому что она вот такая и есть.

— У вас всех оплаченные выходные до воскресенья, — кое-как выдавливаю правильные слова. — С понедельника приступайте к работе в штатном режиме. Всем спасибо. И сейчас мне бы хотелось побыть одной.

Я думала, что в доме будет намусорено, как это обычно показывают после обыска полиции, но все вещи на своих местах, все чисто и нет ни намека на то, что недавно здесь разыгралась трагедия в стиле американских триллеров. Только в кабинете, куда я вхожу первым делом, на дорогом ковровом покрытии уродливые бурые пятна крови и россыпь почерневших капель на противоположной стене.

У меня сегодня много дел и некогда горевать.

Собираю необходимые документы, делаю пару звонков в похоронные агентства и останавливаюсь на том, которое согласно взять на себя все обустройство богатых достойных похорон. Слух немного режет фраза голоса на том конце связи: «Это же наш престиж и наша репутация, Екатерина Алексеевна, так что все сделаем в лучшем виде».

Всем плевать на того, кто в гробу. Мы живем в мире материальных ценностей, общественного мнения. Гроб должен быть роскошным и богатым, чтобы люди не подумала, будто семья поскупилась на похороны. Цветы нужны свежие, чтобы люди не подумали, что семья поскупилась на достойный последний путь. И застолье тоже нужно отрепетировать, чтобы люди…

На этом «празднике смерти» никому нет дела до покойника.

Скажут «Ну, отмучился…» и то хорошо.

Я нахожу в шкафу отца новый, еще с биркой костюм, запечатанную рубашку и пару новых туфель с почти не потертыми подошвами. Аккуратно складываю все это на спинке кресла в гостиной и поднимаюсь наверх, в комнату, которая когда-то была моей.

Нужно забрать тот желтый чемоданчик.

Первое, что бросается в глаза — распахнутое настежь окно и занавески, которые нехотя вздуваются над ним, словно работающие с перебоями легкие. Адски холодно, но это даже к лучшему. В моей голове хоть немного проясняется.

Чемодан стоит там же, где и всегда, где я оставила его в прошлый раз: рядом с кроватью. Бросаю взгляд на металлические диски кодового замка — не похоже, чтобы кто-то пытался выломать его ножом и украсть мои секреты. Хотя, возможно, там просто тряпки и какие-то сентиментальные мелочи. Очень в духе хорошей Кати, сбегая от мужа, взять с собой рубашку с его запахом и подаренную им же по бестолковому поводу мягкую игрушку.

Я наугад верчу пальцами податливые колесики, которые почему-то издают звуки, похожие на треск счетчика Гейгера, как будто здесь природная аномалия и неестественный радиационный фон.

Семь, три, четыре, один.

Шесть, пять, два, два.

Четыре единицы?

Ох, нет, тогда уж четыре шестерки. Очень пафосно и зловеще, потому что, если бы похожий замок висел на ящике Пандоры, он бы точно открывался только так.

Я едва успеваю докрутить последнюю шестерку, как что-то громко щелкает — и металлические скобки синхронно поднимаются.

Отхожу, потому что чемодан стоял вертикально, и передняя тяжелая крышка с грохотом падает на пол, вываливая наружу внутренности каких-то вещей, книг, любовно сложенную серую рубашку Кирилла, плюшевого енота с забавной кривой улыбкой.

И маленький продолговатый предмет, который, как нарочно, падает прямо к моим ногам.

«Давай мы его просто выбросим», — трясется от страха хорошая Катя.

Но я уже присаживаюсь перед ним на колени, смотрю на простой дизайн и всего четыре кнопки поверх плоской металлической грани.

Вот он, мой личный несгораемый шкаф, моя личная плаха.

Нельзя всю жизнь бегать от себя.

Я нахожу компромисс: не беру диктофон, но нажимаю кнопку.

В шорохе и небольшом скрипе записи хорошо слышно тяжелое рваное дыхание и мой собственный голос:

— Он убил ее… Он хоте убить меня, но убил ее… В голове все путается. Мамочка… Мамочка, пожалуйста… Горе-то какое… Мамочка… Я во всем виновата. Я… не хочу жить… Не буду жить… Не смогу так… Никогда не смогу вот так…

Четырнадцать месяцев назад

Я просыпаюсь от того, что даже сквозь сон чувствую, что у меня замерзли ноги.

Точнее, ступни.

В темноте комнаты тусклый лунный свет выбеливает половину лица Кирилла, который смотрит на меня с оторванной и приклеенной на скотч обложки русского «Форбс», и я еще раз напоминаю себе, что вот он — мужчина моей мечты. Тот, кого я люблю и боготворю, перед кем преклоняюсь и бла, бла, бла.