Философская мысль Китая. От Конфуция до Мао Цзэдуна - читать онлайн книгу. Автор: Хёрли Крил cтр.№ 65

Мы видели, что в завершающий период правления династии Хань конфуцианство полностью пропиталось метафизикой даосов и что особое значение китайцы стали придавать традиции и старинному ритуалу. Оно не полностью утратило свою историческую роль защитника простого народа. Но выполнялась эта задача настолько бестолково, что угнетаемые массы обратились за облегчением скорее к типу доктрины даосов, проповедовавшейся «Желтыми повязками», обещавшими эру невиданного мира и счастья. Когда эта мечта о рае на земле оказалась иллюзорной, большинство китайцев на протяжении последовавших столетий бедствий согласились с обещанным буддистами счастьем после смерти. Такое обещание, по крайней мере, никто не мог опровергнуть как недостижимое. С III по VI столетие христианской эры буддизм считался господствующей интеллектуальной силой в Китае, а за ним следовало его китайское подобие в виде даосизма. Даже ученые, продолжавшие изучение конфуцианской классики, явно находились под мощным влиянием даосизма и буддизма.

Кое-какие исследования китайской классики все-таки продолжались, тем не менее с приходом к власти династии Тан (618–906) Китай снова объединили, официальную бюрократию стали нанимать по большей части на конкурсной основе, а главным критерием устроенных испытаний служило владение конфуцианской классикой. В этот период, пока буддизм переживал высший подъем влияния и официального признания, началось бурное возрождение конфуцианства, в конечном счете затмившего с точки зрения господства над умами китайцев завезенное из Индии учение.

В силу возмещающих процессов, которые возникают практически всегда, успех буддизма как таковой послужил поводом для отождествления его с различными политическими и экономическими злоупотреблениями. Полновластные монахи, пользовавшиеся благосклонностью при дворе и владевшие обширными земельными наделами с объектами недвижимости, иногда позволяли себе не считаться с нравственными нормами своего ордена.

Все это совершенно естественным образом портило репутацию буддизма. В то же самое время конфуцианцы, лишенные авторитета и влияния, больше не могли позволить себе благодушия, характеризовавшего их предшественников времен династии Хань. Конфуцианство постепенно приобретало новую роль в качестве учения тех, кто выступал за реформирование не только в области философии, но также и в сфере земных дел.

При всех громадных успехах буддизма в Китае создавалось такое впечатление, что в известном смысле это учение выглядело все-таки чуждым китайскому складу ума, обычно отличающемуся практичностью, здоровым скепсисом и исключительной приземленностью. Мы видели, что в секте дзен даже китайский буддизм избавился от большой части атрибутов махаяны, зато во многом сохранился как ранний даосизм. Как бы то ни было, представителю всецело отдавшихся вере дзен-буддистов путь лежал исключительно в монахи, хотя с точки зрения его философских воззрений обоснование такой судьбы просматривается не без труда.

Во времена правления династии Тан нам встречается знаменитый конфуцианский ученый, утверждавший, что посредством таких приемов, как медитация, можно обрести озарения и превратиться не в Будду, а мыслителя. Восходя на такой уровень бытия, однако, человек не избавляется от семьи, правительства и обычной деятельности высоконравственного человека, а в полной мере продолжает принимать участие в их судьбе. Здесь перед нами предстает дзен-буддизм в таком виде, который должен показаться подавляющему большинству китайцев наиболее соответствующим логике их умонастроений. Здесь не идет речи о достижении состояния нирваны, зато важная особенность нирваны освобождается от переселения душ, так как традиционными китайскими философскими представлениями оно все равно никогда не предусматривалось.

Если бы Гаутама в образе уже Будды когда-либо переходил через горы и преподавал свое учение Конфуцию, этот китайский мудрец ответил бы ему как-то таким вот образом: «Все сказанное тобой представляет интерес и может оказаться правдой. Но твоя теория реинкарнации требует убедительного обоснования с массой подтверждений, но я не вижу, как ты их сможешь представить. Кое-что в твоей этике вызывает восхищение, но взятая в целом твоя программа содержит совсем мало или не содержит вообще инструментов устранения серьезных политических, социальных и экономических проблем, угнетающих человека. Наоборот, она, вероятно, послужит только их усугублению».

Китайцу времен Конфуция такой аргумент показался бы вполне убедительным. С приходом к власти династии Тан, однако, китайцы в целом настолько приучились к сложностям буддистской – и даосской тоже – космологической теории, что простая и само собой разумеющаяся философия казалась им в чем-то неполноценной. Нельзя было надеяться отлучить их от таких догм веры, кроме как смелым фронтальным наступлением на всю метафизическую систему. Время придет, как нам предстоит увидеть, когда несколько конфуцианцев предпримут такое наступление, но чуть позже.

В период правления династии Сун, продолжавшийся с 960 по 1279 год, возникло философское течение, обычно называвшееся «неоконфуцианством». Его истоки ясно прослеживаются во временах правления династии Тан. Неоконфуцианцы стремились показать, что конфуцианство способно предложить все востребованное, что мог дать буддизм, и даже больше. В частности, они предприняли попытку сначала дать альтернативу космологии буддизма; во-вторых, объяснить мироздание и конфуцианскую этику метафизическим способом; и, наконец, одновременно с вышеперечисленным обосновать общественную и политическую деятельность, а также подтвердить человеческое право на обретение счастья в обычном стремлении к достойной жизни.

Космологию и метафизику из высказываний Конфуция, увековеченных в трактате «Лунь Юй», вычленить было трудно. Несколько неоконфуцианцев даже опровергали, вторя кое-кому из представителей дзен-буддизма, безусловный авторитет древних манускриптов. В целом же тем не менее все сошлись на том, что в словах Конфуция можно найти все необходимое, если позволить себе их относительно вольное толкование.

Обратившись к философскому наследию Мэн-цзы, следует отметить, что определенные его представления в значительной мере противоречат деловому подходу Конфуция и воплощают в себе почти что мистический элемент, повторяющий воззрения даосов. Именно Мэн-цзы и авторы трудов, демонстрирующих влияние его взглядов, пришлись неоконфуцианцам особенно по душе. Такая тенденция уже присутствовала во времена правления династии Тан, а в период правления династии Сун она послужила поводом для составления «Четверокнижия», которое выглядит забавным сборником священных для неоконфуцианцев трактатов. В него вошли «Лунь Юй», «Мэн-цзы» и две главы «Ли цзи» в качестве самостоятельных текстов – «Да сюэ» и «Чжун юн». Нам не дано знать досконально, когда увидели свет два последних трактата, но существуют основания для того, чтобы предположить источник вдохновения для их написания, хотя бы некоторой части, в идеях Мэн-цзы. Точно так же, как дзен-буддисты утверждали, что их доктрина представляла собой эзотерическое учение Будды, предназначенное избранным и непонятное обычным народным массам, известные неоконфуцианцы претендовали на то, что в «Чжун юн» нашло свое воплощение эзотерическое учение Конфуция.

Вынужденные предлагать космологию, способную соперничать с космологией буддистов, неоконфуцианцы позаимствовали целиком некоторые идеи своих противников. Таким образом, мы обнаруживаем, как они повторяют буддистское представление о том, что вселенная непрерывно подвергается разрушению и воссозданию. Но толкуется все в китайских понятиях, однако, как функция существования инь и ян, пяти стихий, мистической нумерологии и диаграмм, служащих основанием «Книги перемен» («И цзин»).