– А зачем ты проходил медкомиссию?
Он удивился.
– Все проходят. Как же ехать в экспедицию? Не пустят.
Тут он вдруг спохватился:
– Ты, должно быть, голодная, Саш!.. Сейчас я придумаю ужин, и у меня есть бутылка вина.
– Тонечка нам придумала ужин, – перебила Саша. – В машине баул, его хватит на роту солдат. Тащи его сюда.
В холщовой сумке с адресом музея Пегги Гуггенхайм на сером боку обнаружились: помидоры, огурцы, яйца вкрутую, копченая грудинка в отдельном термопакете, чтобы не грелась, кусок твердого сыра, половина буханки свежего черного хлеба, плюшки, припорошенные сахарной пудрой, небольшая банка английского чая, шоколадка и початая бутылка коллекционного коньяка.
Саша разложила припасы на столе в крохотной кухоньке, с удовольствием оглядела и поняла, что невыносимо хочет есть, вот просто сейчас умрет от голода!..
Она схватила огурец, захрустела, отмахнула кусок грудинки и положила на ломоть хлеба.
– Федор! – позвала она. – Иди скорей, я сейчас тут все съем, тебе не достанется!
– Я за цветами ходил. У нас за домом фиалки, я тебе нарвал.
И протянул ей маленький мятый букетик.
Это было выше ее сил – еще и фиалки, боже мой!
– Спасибо, – пробормотала она, с трудом проглотив огурец.
– Ну, я же должен как-то начинать за тобой ухаживать.
Тут он увидел стол с угощениями, замолчал, а потом засмеялся.
– Это все Тонечка, – хвастливо сказала Саша и поставила букетик в кружку. Это было очень красиво – фиалки в кружке. – Она сказала: не сидеть же впроголодь!
Федор взял хлеб с салом и стал энергично жевать.
– Я ее спросил: в вашем окружении исключительно интересные и приятные люди? И она мне ответила – да. Представляешь?
– Она такая, – сказала Саша. – И Родион у нее чудесный. Он помог мне вытащить кровать. Я все вышвырнула из дома. Нам не на чем будет спать.
– Ниео, – Федор с набитым ртом сказал «ничего». – Купим новую.
Прожевал и добавил:
– На самом деле я никакой не отшельник, Саш. Просто я живу, как мне удобно. Сейчас удобно жить здесь. Но мы можем жить вместе в моей квартире на Пироговке.
– Я понима-а-аю, – протянула Саша. – Я давно догадалась, что ты не отшельник! По твоей жилетке.
– Что это значит?
– Такие жилетки не носят отшельники, – объяснила она. – Такие носят столичные франты! И еще очки!..
Он снял с носа очки и осмотрел со всех сторон.
– Модные, – подсказала Саша.
– Мне друг Миша делает. Он офтальмолог.
– Какие у тебя друзья! – Саша засмеялась. – Дарят тебе леса и реки, делают очки. А с министрами ты не дружишь?
Он подумал немного и признался:
– Дружу. С одним мы вместе в университете учились. Он, правда, сейчас вице-премьер. Это считается?
Саша торжественно кивнула.
Он посмотрел на нее, поколебался и все же спросил:
– Мы поедем в Дождев? Или ты можешь остаться? В той комнате вполне приличный диван…
Саша бросила нож, которым собиралась отрезать еще хлеба и грудинки, повернулась и бросилась ему на шею.
– На самом деле я приехала, чтоб остаться, – сказала она ему в ухо. – Тем более в моем доме больше нет кроватей.
Александр Герман чувствовал себя Николаем Ростовым, приехавшим в Москву с полей славных сражений.
Он сидел за столом, семья помещалась по правую и по левую руку. Она – семья – не отводила от него глаз, готовая в любую секунду кинуться, чтобы исполнить любую его прихоть. Ему не давали встать, чтобы положить себе добавки или протянуть руку, чтобы взять салфетку.
Все являлось само собой.
Жена, сын и собака преданно смотрели на него, виляли хвостами и переминались с лапы на лапу, готовые мчаться во всех направлениях.
В конце концов он взмолился:
– Да не смотрите вы на меня так! Я подавлюсь.
– Мы тебя сразу спасем, – откликнулась Тонечка. – Ничего страшного!
– Мне кажется, что я Николай Ростов, – признался Герман. – Сцена в доме старого графа.
– Почему ты Николай? – удивился мальчишка.
– Родион, мы же с тобой смотрели! И даже пытались читать «Войну и мир»! – Мачеха закатила глаза.
– Точно! – вспомнил Родион. – Был там какой-то Николай. Он все деньги проиграл.
– О господи.
– Пап, ты надолго приехал?
Герман, которому, как и литературному персонажу, хотелось, чтобы обожание и восторг продолжались, спросил:
– А что такое? Я вам уже надоел?
Жена, сын и собака на разные голоса заныли, завыли и затявкали, что они так его ждали, так скучали, так надеялись на встречу, в общем проглядели все глаза.
– Пока не знаю, что там будет с работой, – сказал он серьезно. – На всякий случай я привез роутер, чтоб из дома работать, может быть, и получится.
– Плохо на работе? – спросила Тонечка.
– Трудно, – ответил он. – Все проекты заморожены, и непонятно, когда можно будет возобновить. Люди по домам. Кто на зарплате, тем я плачу, но у нас же в основном на договорах.
– Я сама на договорах, – пробормотала Тонечка.
– Артисты взаперти сидят, – продолжал Герман. – Вот уж кому не позавидуешь! У них у всех поголовно психика расшатана, а тут работы нет, денег нет, на улицу нельзя.
– Да, – согласилась Тонечка. Взяла его руку и поцеловала. – У нас тут рай в этом отношении. Мы распустились, без масок на улицу выходим.
– Это напрасно.
– Саша, вот ты с нами тут побудешь и тоже распустишься! Точно тебе говорю. Потому что совсем другая жизнь! Людей мало, общественным транспортом никто не пользуется, все больше на велосипедах разъезжают. Высотных домов нету! А в «Рублевочку» мы снаряжаемся как положено.
– Куда? – не понял Герман.
Тонечка махнула рукой.
– Наш магазин так называется. Смысл двойной или даже тройной! Вроде и дешево, потому что рублик, и богато, потому что Рублевка, и по-домашнему, потому что «Рублевочка»!
– Пап, я тебе рисунки покажу?
– Конечно, – сказал отец. – Тащи скорее.
Пока Родион бегал, родители целовались, а когда прибежал, они уже сидели по-прежнему. Мачеха обожала отца взглядом, а тот таял от обожания.
Как хорошо.
– Вот это старая княгиня, – говорил Родион, а Тонечка поясняла:
– Наша соседка Лидия Ивановна, которая умерла, помнишь, я тебе рассказывала? Я потом догадалась, что ее убили.