Южные помидоры. Рассказы о доме с синей дверью и черешневом компоте - читать онлайн книгу. Автор: Олеся Куприн cтр.№ 20

Когда смеешься, яблочки щек розовеют, словно подкрашенные акварельными красками, а когда плачешь, задыхаешься, и будто никакого завтра не будет.

Но только когда плачешь, есть надежда, что слезы закончатся и даже если сердце не зарастет, не станет прежним, то хотя бы не останется воды. Холодной черной воды, с самого дна канала.

Не все слезы я запомнила.

Помню, как однажды плакала, встретившись с папой после долгой разлуки. Помню, как обещала себе не плакать во дворе факультета журналистики, если не поступлю, и как рыдала, когда узнала о зачислении. Помню слезы, когда прощалась с бабушкой и лучшим другом, слезы, когда возвращалась домой.

Сегодня мы снова дома.

Да, так бывает, вернулись из дома домой. Каждый год, в один из самых сложных дней, мы приезжаем в маленький южный городок. Этот день наступает в феврале — месяце, который я ненавижу. Неотвратимость 7-го числа, годовщина моей трагедии.

В феврале всегда тяжело и ветрено, самый неподходящий месяц для юга, мыслей и расставаний. Знакомой дорогой, по привычному маршруту движемся, чтобы в конце постоять в одиночестве, поговорить.

Необходимо припомнить и рассказать бабушке все, что случилось за год. Она, конечно, и так знает, но мне не сложно и повторить. Раньше она любила меня послушать, не будем нарушать традицию и сегодня.

В эту нашу встречу я рассказываю Ба о безысходности, о чувстве бессилия, когда тебе не увернуться, не спастись.

Еще прошу ее присмотреть за Густавом. Любить его, иногда чесать за ухом и не давать в обиду. Моего лучшего друга не стало, и теперь 1 ноября тоже в списке личных врагов. Просто я пока не справляюсь, и мне обязательно нужно кого-то винить.

Но сейчас мы уже дома. Когда вернулись, нас встречал Август. Подходил трижды: один раз, когда открывалась входная дверь и мы заносили чемоданы, один раз ночью — просто потрогать усами и поговорить, и еще раз ближе к утру — проверить, все ли на месте.

Каждый раз неизменно бил током. Сквозь сон мне подумалось, что кот синтетический, а не шерстяной, раз так наэлектризован.

Завтракали втроем: я заварила большую чашку кофе, Н. почему-то подогрел суп, а Август дважды прикладывался к кусту салата, только чтобы поддержать компанию.

После составили грандиозные планы на день: допить кофе, просмотреть кино, решиться или передумать выходить на улицу, не грустить.

За окном начиналось воскресенье, а мы лежали и думали, каждый о своем. Вслух решали — стоит ли изобрести что-то хорошее для последних месяцев осени и зимы, чтобы они больше не метались по нашей квартире, не делили нас между собой, отхватывая куски печали.

А когда снова уснули, приснился сон: кругом солнечно, бабушка выходит из дверей своего дома. Волосы немного растрепались под косынкой, цветастый халат перехвачен на поясе фартуком. Там, за дверью, из которой она вышла, что-то жарится и печется. Бабушка хмурится, но не всерьез, замечает меня и говорит, что «Густав у вас дюже балованный, гоняет всех соседских котов»! Я поворачиваюсь, следуя за ее взглядом, и вижу своего толстого всклокоченного товарища, он только что победил в драке!

Может, я когда-нибудь и прощу этот февраль и ноябрь, найду нужные слова, забуду обиды. И даже если сердце не зарастет, то слез уже не будет, потому что эти двое присматривают друг за другом, и мне спокойно.

В те дни, когда холода и тоска становятся крепче, я захожу в метро и езжу в раскачивающемся вагоне, долго, от станции к станции, от одного воспоминания к другому.

«Пионерская», — поставленным голосом объявляет машинист поезда. Хорошо, что «Пионерская», там, между выходом из метро и одним из четырех светофоров, ленинградские бабушки продают цветы. В начале весны сирень, потом ландыши и пионы, летом — полевые ромашки и пышные астры осенью. На этой станции я не выхожу, придерживаюсь пути.

«Петроградская», — тем же голосом, тем же ритмом. Здесь, сразу за сквером Шевченко, на улице Ординарной, в 18-м доме, была наша квартира. Три комнаты и бесконечные потолки. В моей спальне стояло трюмо, кровать, шкаф на гнутых ножках и не нужный никому стул.

Был крохотный балкон «на одного» и зеленый двор. Утром мы варили кофе на тесной кухне или спускались за ним в булочную на Малом проспекте. Интересно, кто там сейчас в нашей квартире, кто перед сном разглядывает наши потолки? На «Петроградской» я тоже не покидаю вагона, почти дремлю под размеренный гул колес.

«Горьковская!» — почему-то с восклицанием говорит уже знакомый голос. Я соглашаюсь, действительно, есть о чем поговорить. Там, в Александровском парке, в самой его середине, имеется небольшое кафе, у кафе есть пруд, деревянные скамейки и хороший кофе. Когда позволяет погода, я обязательно беру у них горячее молоко и эспрессо в картонном стаканчике, отправляюсь гулять. Но не сегодня, сегодня кто-то совсем другой будет вдыхать запах кофейных зерен, а может, даже закажет чай.

Самый дрянной чай я пила на Невском проспекте, в безымянном кафе недалеко от Мойки. В гости приехал мой друг Федя, и мы долго гуляли такой же промозглой петербургской зимой, как и эта. Федя привез с собой блестящую металлическую фляжку, до краев наполненную армянским коньяком, этот самый коньяк решительно исправил вкус некрепкого чая.

На Невском тоже не выхожу — там многолюдно, и ветер отчаянно носится вдоль каналов. «Сенная площадь», — обреченно произносит голос, и это только половина пути. На Сенной я трудилась в одном из офисов, а в обеденный перерыв покупала себе платья в ярких маленьких магазинах. Иногда мы гуляли там по набережной Фонтанки или ели простой обед на скамейке Юсуповского сада. На Сенной площади я впервые встретила мистера Н.

Я продолжаю ехать намеченным маршрутом.

«Технологический институт», — машинист знает, что я проехала все нужные остановки, и старательно подталкивает меня к выходу. В этой части города, среди каменных эркеров, тяжелых балконов с лепным орнаментом и мансардных окон, мне тоже довелось пожить. Там есть пешеходная улица напротив 5-й Красноармейской, там стоит мой любимый дом по Серпуховской, там мы, еще студенты, вместе купили наш первый стол и матрас.

Без сожаления и воспоминаний проезжаю «Фрунзенскую», «Электросилу», и так до самой «Московской». От «Московской» ближе всего до аэропорта, каких-нибудь 15 минут — и ты там, где должен быть. Стоишь у табло вылетов и выбираешь место, где нет зимы.

Звонит телефон. Дома готовят какао. Я люблю, чтобы шоколадный порошок смешали с красным перцем и залили горячим молоком, оставили ненадолго постоять и наполнили напитком чашки.