Подари мне краски неба. Художница - читать онлайн книгу. Автор: Елена Гонцова cтр.№ 42

— Ах, — завопила та, — куда ты пропала? Ты так загадочно исчезла. Я проснулась, а тебя уже нет. Али рвал и метал. Он так искал тебя, как какой-нибудь пылкий любовник. Я напрягла все свои аналитические способности и теперь знаю о тебе многое. И все это так интересно. Я чувствую себя Шерлоком Холмсом. А ты будешь моим биографом, милый мой Ватсон. Как прекрасно, что ты есть у меня! Жизнь без тебя была бы такой пресной, ужасной. Ты отобразишь в своих гениальных картинах мои гениальные догадки. Ты знаешь, я разгадала этого Али, он едва ли не главный в этой запутанной истории, отчасти связанной с тобой. Тебя, и не только тебя, собирались похитить. И увезти на Восток, в гарем. Представляешь, мы стали бы наложницами у какого-нибудь там шейха. Но был необходим определенный набор фигур. Что-то у них не сложилось. Пасьянс не удался. Все рассыпалось. И вот Али больше нет. Он собрал свой нехитрый скарб и бежал на Восток. Или на Запад. Но и там он будет проводить дни в страхе, гнев господина будет витать над ним.

— А кто же господин? — осторожно спросила Наташа.

— Это все потом. Я все расскажу тебе по порядку. Эти азиаты так похожи друг на друга, что его никто и никогда не найдет. Знаешь, все это дьявольское построение во многом поломала ты.

Твое внезапное исчезновение было последней каплей.

— Да подожди ты, — кричала Наташа в трубку, — объясни все по-человечески.

— Да что там, Ватсон, — хохотала довольная Оленька, — ничего человеческого туг нет. Лев Степанович так разъярился, что я подумала, грешным делом, от бедного Али мокрого места не останется.

— При чем тут Лев Степанович?

— Выяснилось, что Али на время выкрал моего Левитана. Когда Лев Степанович узнал об этом, он рвал и метал. Заставил Али немедленно вернуть картину. А Толику настоятельно рекомендовал рассчитать Али.

— Ничего не понимаю, Холмс, — доверительно произнесла Наташа, пытаясь вытянуть из подруги как можно больше новых сведений.

— Я пью за твое здоровье, Ватсон, — донеслось из трубки, — налей-ка рюмочку одну и дай ее ка-ма-ра-ду, пускай камрад ее выпьет, и выпьет, и выпьет, буль-буль-буль-буль-буль-буль-буль-буль-буль…

— Глория, Холмс, глория! — прервала Наташа эту студенческую славную песенку, не слишком уместную сейчас и тем более по телефону. — Что ты пьешь сегодня?

— Лев Степанович привез бутылку греческого коньяка, знаешь, эту «Метаксу», но бутылка совершенно необыкновенная. И выдержки необыкновенной. Только в мастерской Льва нашего дорогого Степановича она простояла аж двадцать пять лет, с тех самых пор как он оставил занятия живописью ради ис-кусство-ведения, это же сказка, ты не представляешь, он же весь мир объездил. Приезжай, вместе будем пить. Эту «Метаксу», будь она неладна, блин…

— Олик, у тебя, по-моему, запой, хоть я в этом понимаю мало.

— Да, эт-ти все уж-жасные люди спаи-вают меня, к-красавицу и ум-мницу. Приезжай, сам-ма увидишь а-пофе-оз, — отчетливо и раздельно произнесла та последнее слово, из чего следовало, что она все врет, что она трезва как стеклышко и полна зловредных интересов. Но уже через секунду Наташе стало ясно, что подруга нажралась до состояния время от времени мелькающей трезвости, за которую истерически и безнадежно хваталась, как сейчас за собеседницу. Ей стало жаль эту куклу с испорченным заводным механизмом, к тому же стоило выпытать у нее еще хоть что-то. Да и продолжать бессмысленный разговор со Стасом не хотелось.

А Стас между тем вернулся из гастронома с полными сумками и выставил на стол черную икру, положил копченого лосося, нарезанного тонкими прозрачными ломтиками, фаршированные белыми грибами баклажаны в контейнере, извлек дюжину бутылок нефильтрованного пива откуда-то из Германии, причем литровых, темного стекла и старомодного вида, какие-то воздушные и непотребно усыпанные сахарной пудрой, шоколадом, орехами восточные сладости.

— Что отмечаем-то? — изумилась она. — Я-то думала, что есть повод только для траура.

— Я расскажу тебе то, что заставит тебя изменить свое мнение решительно обо всем. Небось с пьяненькой Остроумовой болтала. А не благоухал ли там около нее отлично вымытый Лев Степанович? В пижамочке французской, с готовыми цитатками из Маритена. Знаешь, какая у него кличка в криминальных кругах? Сизый. Тьфу ты, ну ясное дело, не в криминальных, а, так сказать, в артистических, где артистизм имеет тысячу оттенков и все до одного они тяготеют к сизому такому цвету.

Наташа внимательно слушала Стаса, внезапно переменившегося. Он точно с цепи сорвался.

— Этот Лев был уличен в том, что чужие картины выдавал за свои. Тогда он откупился, отшутился, таким, мол, образом хотел сохранить от уничтожения и гибели произведения друга своего, рано умершего. Кстати, того звали тоже Львом. Бывают же совпадения.

— Да, я слышала, что он бросил заниматься живописью, хоть дарование имел незаурядное.

— Да сволочь он, — отмахнулся Стас. — Вот его незаурядность. Крайняя. Ни для кого не секрет, что в Остроухову я был влюблен. Разве только тебе было невдомек, как небожительнице. Но когда я узнал одну вещь, я немного взлетел. Лев Степаныч-то совратил Оленьку Остроухову в тринадцать неполных ее лет.

— Откуда эти жуткие и параноидальные сведения?

— Да он мне сам об этом и поведал. Чтоб я, так сказать, внутренне окреп. Он, ты знаешь, мастер отвратительных и мерзких признаний. Мне же он и рассказал, что Оленька терпеть его не может, третирует, паразитирует на нем и тому подобное. Вот для чего нужны человеку, хотя бы сизой масти, такие откровения? А? Татка?

— Наверно, он шизик. А нормализуется только на этой вот противоестественной стезе. Черпает силы. То-то я думаю, как это он, такой важный исследователь живописи …дцатого века, так лихо умудрился отсидеть? — невозмутимо отвечала Наташа, уписывая лосося, баклажаны, бутерброды с икрой и запивая все это реликтовым, но свежим пивом.

— Татка, ты как-нибудь представляешь страну Парагвай?

— Не-а, разве что через текилу, которой ты нас с Остроумовой потчевал год назад.

— У Левы Степановича там преогромный особняк на побережье. Уже лет десять как. Мои агентурные разыскания этим не исчерпываются. Его мерзопакостная жена имеет особнячок чуть поменьше в Англии.

— Ты завидуешь, Стас. Ревнуешь. Мужичонка он говенный, но сообразительный. Вот и купил сооружения, в которых все равно нечего ему делать. Разве что перелистывать порнографические журналы. Говорят, он объехал весь мир. Для этого была нужна определенная ловкость все же. Смекалка, знание людей. Как ни крути, он какой-то, я бы сказала, лидер в своем поколении. Молодежь к нему, опять же, тянется. Остроухова, например, ты, Леон твой, даже этот чудовищный Сашка Антиквар. С чего бы такая честь сизому Леве престарелому?

— Денег у него до хрена и еще сорок чемоданов, Татка. Ты вот думаешь, что одна ты такая гениальная?

— Да ничего я не думаю, — рассердилась она, — ты мешаешь мне наслаждаться вкусной и не очень здоровой пищей.