— Гораздо лучше, чем раньше, — одобрительно сказал отец. — Но если обратишь внимание, мне удалось забить дальше с помощью железной клюшки.
Направляясь к следующей лунке, они продолжали разговор.
— Па, то, что ты рассказал мне сейчас про эту женщину, я слышу уже не первый раз, — задумчиво проговорил Нейл. — Всего лишь вчера супруги, чьи дела я веду уже десять лет, удивили меня решением вложить большую часть своих денег в одну из самых сумасшедших авантюр, о какой я когда-либо слышал. К счастью, я их отговорил. Твоя клиентка, вероятно, ни с кем не посоветовалась, верно?
— Конечно, не со мной.
— Акции были на бирже, а не в продаже?
— Они зарегистрированы.
— Они сперва быстро выросли и вдруг рухнули, как камень. А теперь они дешевле бумаги, на которой напечатаны?
— Что-то вроде этого.
— Слышал такое выражение: «На всякого мудреца довольно простоты»? На бирже тем паче. Другими словами, вполне разумные люди теряют голову, когда кто-то вдруг подкидывает им вроде бы ценную информацию.
— В этом случае, думаю, применено какое-то исключительное давление. Тем не менее хочу, чтобы ты с ней поговорил. Ее зовут Лаура Арлингтон. Может, сумеешь проверить акции вместе с ней и посмотришь, как можно увеличить то, что у нее осталось.
— С удовольствием, папа. Надеюсь только, что еще не поздно.
В 18.30, одетые к обеду, они сидели на крыльце, попивая коктейль и любуясь заливом Наррагатсет.
— Мама, ты выглядишь потрясающе, — сказал Нейл с восхищением.
— Твоя мама всегда была красивой женщиной, а моя любовь за все эти сорок три года только преумножила ее красоту, — заметил отец. Увидев хитрое выражение на их лицах, он спросил:
— Чему вы улыбаетесь?
— Ты ведь и сам прекрасно знаешь, как я тебя нянчила, дорогой. — ответила ему Долорес Стефенс.
— Нейл, ты все еще встречаешься с девушкой, с которой познакомил нас в августе? — спросил отец.
— Кто это? — Нейл задумался. — А, Джина. Нет. Честно говоря, нет. — Кажется, подходящее время сказать про Мэги. — Есть кое-кто, с кем я встречаюсь, но она уехала на пару недель к своей мачехе в Ньюпорт. Ее зовут Мэги Холлоувей. К сожалению. Перед ее отъездом из Нью-Йорка я не успел взять у нее телефон.
— Как зовут ее мачеху? — спросила мама.
— Фамилии не знаю, а имя очень необычное. Фнннуала, кажется, кельтское.
— Звучит знакомо, — медленно произнесла Долорес Стефенс, роясь в памяти. — А тебе, Роберт?
— Не знаю. Нет, мне не знакомо, — ответил он.
— Забавно, но мне кажется, я его недавно слышала. Ладно, может, еще вспомню, — сказала Долорес. Зазвонил телефон. Долорес встала ответить.
— Никаких долгих разговоров, — предупредил жену Роберт Стефенс. — Мне уходить через десять минут. Однако звонили ему.
— Это Лаура Арлингтон, — сказала Долорес Стефенс, передавая ему трубку. — У нее ужасно расстроенный голос.
Роберт Стефенс минуту слушал, потом успокаивающе произнес:
— Лаура, не изводите себя. Мой сын Нейл в городе. Я с ним говорил о вас, и утром он вместе с вами все проверит. А теперь обещайте, что успокоитесь.
35
Последнее на неделе занятие Эрла Бейтмана начиналось в 13.00. Он провел в своей комнате в кампусе несколько часов, проверяя работы. Когда он собирался отправиться в Ньюпорт, затрещал телефон.
Это звонил из Бостона его кузен Лайам. Звонок Лайама его удивил. У них никогда не было ничего общего. Что ему надо?
На попытку Лайама завести сердечный разговор он отвечал односложно. Он едва сдерживался, чтобы не рассказать про кабельное телевидение, но знал, что это будет еще одной темой для насмешек в семье. Может, пригласить Лайама к себе в гости и как бы случайно оставить на видном месте чек на три тысячи долларов от комитета спикеров. «Хорошая идея», — решил он.
Но тут же разозлился на Лайама за то, что он наконец открыл причину звонка. Он попросил Эрла, если тот будет в Ньюпорте, не заходить без предупреждения к Мэги Холлоувей, Его последний визит ее сильно напугал.
— Но почему? — выпалил Эрл, все больше раздражаясь.
— Сам посуди, Эрл. Тебе кажется, что ты разбираешься в людях. Я знаю Мэги уже год. Она потрясающая девушка. Вообще-то, я собираюсь дать ей понять, как к ней отношусь. Но точно знаю, она не из тех, кто станет плакаться в чужую жилетку. Она сдержанная. Она не похожа на твоих доисторических кретинок и не станет изводить других своими несчастьями.
— Я читаю лекции о старинных обычаях, а не о доисторических кретинах, — сухо ответил Эрл. — И я зашел к ней, потому что точно знаю, что она, как Нуала, неосторожно забыла запереть дверь.
Голос Лайама смягчился.
— Эрл, я не это хотел сказать. Я хотел сказать, что Мэги не из робкого десятка, как Нуала. Нет нужды ее предупреждать, особенно если это больше похоже на угрозу. Послушай, почему бы нам не выпить вместе в выходные.
— Отлично. — Он сунет ему чек прямо под нос. — Приходи ко мне завтра часам к шести, — сказал Эрл.
— Не пойдет. Я обедаю с Мэги. Как насчет субботы?
— Хорошо. Пока.
«Значит, он интересуется Мэги Холлоувей, — подумал Эрл, кладя трубку на место. — Никто бы не догадался, после того как он бросил ее в „Четырех Временах Года“. Для Лайама это очень типично». Но Эрл знал одно: если бы с Мэги целый год встречался он, то уделял бы ей гораздо больше внимания.
Снова у него возникло странное ощущение, предчувствие, что что-то обязательно будет не так, что Мэги Холлоувей в опасности, как это было по отношению к Нуале на прошлой неделе.
Впервые такое предчувствие появилось у него в шестнадцать лет. Он был в больнице после удаления аппендицита. Его друг Тэд заехал его навестить перед прогулкой на лодке.
Почему-то Эрлу захотелось предостеречь Тэда, но это выглядело бы глупо. Он помнил, как весь день ему казалось, что вот-вот упадет топор.
Спустя два дня лодку Тэда нашли. Существовало несколько версий случившегося, но ответа никто так и не получил.
Эрл, конечно, никому не сказал, что не решился предупредить друга. А теперь он даже не разрешил себе думать о подобных предчувствиях.
Через пять минут он направился по Тридцать шестому шоссе в Ньюпорт. В 16.30 он остановился возле небольшого магазина купить овощей и там услышал о смерти Греты Шипли.
— Перед тем как поселиться в «Латам Мейнор», онa всегда покупала здесь овощи, — с грустью говорил немолодой хозяин магазина Эрнест Винтер.
— Мои родители были с ней дружны, — сказал Эрл. — Она болела чем-то?