– Не надо меня запугивать!
Федор улыбнулся:
– Ну что вы, это я еще смягчаю. Просто вы мне симпатичны, я сочувствую вам и хочу, чтобы трагические события сегодняшней ночи не разрушили всю вашу дальнейшую судьбу.
– А что насчет вашей? Как на вас это отразится? – девушка взглянула на него с вызовом.
Федору пришлось выдержать ее взгляд, и он невольно заметил, что синяк расползается по лицу, багровеет, и скоро глаз перестанет открываться. Ей бы сейчас лежать дома с замороженной курицей у лица, а не добиваться справедливости в милиции.
– При чем тут я? – спросил Федор, пожав плечами.
– Раз примчались среди ночи, так, наверное, при чем, – резонно заметила девушка.
– Да, мне докладывают о вопиющих нарушениях работы с гражданами в любое время суток.
– Ну естественно.
Федор выдавил из себя отеческую улыбку:
– Я просто хочу, чтобы вы, вступая в борьбу, отчетливо представляли себе, что вас ждет.
– Не волнуйтесь обо мне.
Девушка вернулась к своему заявлению и стала быстро писать, без единого слова давая понять, что больше не собирается слушать прокурора города.
– Что ж, – сказал Федор, – я вас предупредил, так что на меня не обижайтесь, когда все пойдет, как я сказал.
– Не буду.
– Я сделаю все, как обещал, только вы еще одну секунду подумайте о своих родителях. Вы готовы через все это пройти, а они?
Девушка замерла.
– Подумайте, каким страшным ударом это станет для них. Я сам отец… – Федор вздохнул.
Он хотел добавить, что из-за жажды справедливости девушки ее родители не только перенесут моральные страдания, но могут лишиться многих очень важных для них вещей – карьеры, очереди на квартиру, заграничной визы, да вообще всего. Но девушка и так отложила ручку, и Федор решил не пережимать. Он протянул ей открытую пачку сигарет, поднес огоньку.
Девушка взяла вторую сигарету, неумело затянулась.
– Вы почти сутки на ногах, – сказал Федор, – спать хотите, наверное?
– Да как-то, знаете ли, взбодрили меня сегодняшние приключения… – Она поморщилась. – Черт, а я ведь и правда о маме не подумала.
– Ничего. Родительские чувства, они такие, не поймешь, пока сам не переживешь. И я честно вам скажу, что лучше бы повесился, чем такое узнал о своем ребенке.
Девушка покачала головой.
– Просто когда случается несчастье, в первую очередь надо спасать то, что можно еще спасти, – вздохнул Федор, – а о возмездии думать, когда все уже в безопасности.
Девушка изящно постучала пальцем по сигарете, стряхивая столбик пепла. Она курила как старшеклассница, приобщающаяся к взрослой жизни, бессознательно рисуясь перед ним, держа сигарету между указательным и средним пальцем левой руки. Интересно почему, удивился Федор, ведь писала она правой, а потом всплыло в памяти детское поверье, что хорошие девочки курят левой рукой. Неужели столь глупая примета дожила от его детства до юности этой девчонки?
Бедный ребенок, подумалось ему, в какую ерунду она верит и как много в чем ей придется еще разочаровываться…
– Так вы думаете, не стоит?
– Если вы любите ваших родителей, то нет.
Девушка быстро скомкала лист в аккуратный шарик и бросила его в мусорное ведро.
– Так, наверное, и появилось христианство, – сказала она, – когда у простых людей пропала всякая надежда на справедливость.
– Наверное.
– Если, когда тебя ударили по правой щеке, ты можешь лишь подставить левую, то остается только гордиться этим, чтобы окончательно не сойти с ума.
Федор пожал плечами.
– Я пойду, раз так?
– Давайте я вызову вам такси?
– Не нужно.
Она встала, с грохотом отодвинув стул. Возле двери висело небольшое зеркальце без рамы, девушка посмотрелась, охнула и попыталась как-то замаскировать синяк при помощи челки, но быстро махнула рукой.
– Что ж, до свидания.
– До свидания. Хотя постойте… Вот моя визитка, звоните, если понадобится помощь.
Девушка усмехнулась:
– Даже не знаю, стоит ли.
– Берите, берите. Мало ли что, – мягко проговорил Федор.
Поколебавшись, девушка все же взяла у него из руки белый прямоугольничек.
– И кстати, – вдруг сказал Федор, – подставить другую щеку не значит утереться.
– Да? А что ж тогда?
– Быть готовой к новым ударам, ибо только Господь знает меру того, что нам предстоит претерпеть.
– Вы странный.
Федор промолчал, и девушка ушла.
Он тоже поскорее выбрался на крыльцо, где молодые, но уже пыльные листья сирени подрагивали в свете фонаря.
Постоял, глядя, как стройная фигурка быстро движется к метро. Оно уже открылось, и между колоннами вестибюля вился тоненький ручеек первых пассажиров.
Следователь подскочил, но Федор, не удостоив его взглядом, зашагал к длинной черной машине, припаркованной неподалеку, и остановился возле заднего сиденья. Стекло опустилось.
– Все, – сказал Федор, досадуя, что приходится нагибаться, – заявления не будет.
– Ты уж прости, Федор Константинович, что дернули тебя.
– Сам виноват. Плох тот начальник, без которого подчиненные ничего решить не могут.
– Ладно, Феденька, не прибедняйся. Ты как, на колесах? Или подвезти?
– Не беспокойтесь.
– Ну добре. В выходные что делаешь? У меня чудесная банька намечается, приезжайте с Татьяной Ивановной.
Федор поблагодарил, как мог спокойно, хотя сердце встрепенулось от радости. Эта банька дорогого стоит, святая святых, ближний круг ближнего круга… И пригласили не одного, а с женой.
Он немножко постоял, глядя вслед уезжающей машине.
– А с телефонограммой как, Федор Константинович? – спросил неожиданно подошедший следователь, нарушив его радужные мечты.
– Как-как? Об косяк! – огрызнулся Федор и двинулся к своей машине.
Следователь семенил за ним, пригибаясь, как артист МХАТа, изображающий лакея. Под густыми усами алели неприятно влажные губы, и Федор поморщился.
– И все-таки, Федор Константинович?
Когда имеешь дело с дураками, приходится контролировать все до конца.
– Стандартную отписку нарисуй, а я прослежу, чтобы никто не прицепился.
Он открыл дверь машины, и следователь придержал ее.
Федор устроился за рулем, завел машину и взглянул на часы. Только минуло шесть, значит, можно успеть домой, позавтракать перед работой. Федор потянулся, от души зевнул и поехал на службу.