– Кстати, насчет камеры, – напомнил полковник Осипов.
– Да. – Глафира достала ее из кармана и протянула ему.
– Эксперты уже закончили работать в вашем кабинете, – оповестил Осипов. – Понятно, что пальцев ее нет, она была в перчатках, но бутылка с водой изъята, видео есть. Думаю, вы правы, Глафира. По совокупности, да еще с нападением на вас, насобираем приличную обвинительную базу. А на сегодня все, пожалуй. Ждем вас завтра для дачи показаний и подписания протокола.
– Завтра выходной, – напомнила Глафира, – даже у наших актеров.
– Тогда послезавтра. Но сегодня же обратитесь в травмопункт и снимите синяки и ушибы. – И обратился к Грановскому: – Мы, пожалуй, откланяемся. И вас. Тихон Анатольевич, также ждем послезавтра для дачи показаний.
– Буду, – коротко кинул Грановский.
– Вот и ладненько.
Полковник Осипов быстрым шагом покинул кабинет, следом за начальством поспешил и Юрий, попавший в немилость, лишь спешно махнув рукой на прощание Глафире.
– Глаша, – устало сказал Грановский. – Что ты наделала.
– По-моему, – пожала плечами Глафира, – я только что сняла вас с крючка, на котором Лена держала вас много лет. Я, знаете ли, согласна с утверждением, что «лучше кошмарный конец, чем бесконечно длящийся ужас». И хотя в вашем случае все не настолько трагично, но вы ведь побаивались Земцову и противостояли ее давлению как могли, поэтому и не уволили и держали в штате бездарную Катю, поэтому же и уговорили Алёнову не увольняться, дав ей прекрасную роль, когда та захотела пристроиться в столице. Я правильно поняла?
– Все ты правильно поняла, но я не об этом. Я думаю о Костике. Что теперь будет с мальчиком?
– Костик, – задумчиво повторила за ним Глафира и спросила: – Вы его любите? У вас близкие отношения? Занимаетесь воспитанием ребенка?
– Да не то чтобы, – как-то сразу стушевался Тихон Анатольевич. – Сначала Ленина мама, а потом и сама Лена не давали мне встречаться с мальчиком регулярно. Так, раз в месяц и в их присутствии, на полчасика-час. Я толком-то и не знаю этого ребенка, а он меня. Но все же он мой сын.
– Ну, оно и понятно, почему не давали, – кивнула Глафира и попеняла: – Вы простите, Тихон Анатольевич, но я откровенно поражаюсь: сколько я вас знаю, вы всегда были дальновидным, деловым человеком, прекрасным администратором, грамотным хозяйственником, очень хорошо умели обращаться с финансами и прекрасно разбирались в людях. Вот объясните мне, почему вы, будучи человеком весьма прозорливым, простодушно и доверчиво принимали все Ленины заявления на слово? Чего проще-то было узнать информацию о ней и о ребенке? Она вас уверила, что мальчик родился болезненным и недоношенным на два месяца раньше срока – более распространенного обмана на свете не сыскать. Николай Константинович по моей просьбе выяснил в колонии, где отбывала срок Земцова, что Костя родился здоровым, доношенным ребенком и никак не может являться вашим сыном.
– Как? – Грановский в один момент растерял все свое величие и царственность, обалдев от такого потрясающего известия.
– Да вот так. – Глаше даже смотреть на потерянное лицо худрука стало неудобно. – Если вы захотите, то можете и дальше принимать участие в жизни мальчика и помогать ему, а то и признать его сыном. Это ваше дело. Можете тест ДНК сделать, чтобы убедиться окончательно.
– Но мне казалось… – никак не мог совладать с собой великий артист, – …и я думал, что у меня теперь есть сын. Это так…
– А у вас и есть сын, – не пощадила его Глафира, которой надоела вся эта трагедия на пустом месте. – Только почему-то вы предпочитали не замечать этого факта.
– Какой сын? О чем ты? – недоуменно воскликнул Грановский.
– Замечательный, – уверила его Глафира и посмотрела на Зинаиду Осиповну. – Прекрасный парень. Мама которого никогда даже намеком не дала вам понять, что он ваш сын, и ни о чем никогда не просила.
– Это случилось всего пару раз, – пояснила Зина Осиповна, глядя только на Глафиру. – У Тихона Анатольевича был очень непростой жизненный этап, разлад в отношениях и большие сложности в театре. Он был женат, я замужем, и оба мы не были счастливы в браке.
– Ива-а-ан? – потрясенный до глубины души, обескураженно протянул Грановский.
– Иван, Иван, – ответила за его верную помощницу Глафира. – Как говорят англичане, «у старых грехов длинные тени». Парню семнадцать лет, и похож он на маму, но и ваши черты проглядывают, если внимательно присмотреться, к тому же у него точно такой же, как у вас, скривленный зуб в верхнем ряду и ухо словно чуть надорванное. Странно, что вы этого ни разу не заметили.
– Зина? – все не мог поверить и как-то осмыслить услышанное Грановский.
– Ладно, Тихон Анатольевич, – решила закончить на сегодня со всеми разоблачениями Глафира, поднимаясь со стула. – Я думаю, наше присутствие здесь уже неуместно. Пойдем мы с Трофимом Романовичем.
– Подожди-подожди, Глаша, – заспешил остановить ее Грановский и ткнул указательным пальцем в сторону Зинаиды Осиповны. – Зина, мы сейчас с тобой поговорим. – Потом повернулся к своему режиссеру: – Ты понимаешь, что премьеру придется отменять?
– Зачем?
– Глафира, не дури мне здесь! Ты прекрасно понимаешь, что главную героиню играть некому, и придется переносить сроки премьеры и, наверное, приглашать актрису со стороны.
– Не придется, – заверила его Глаша. – Играть будет Гордеева. И я очень надеюсь, что прекрасно играть.
– Наташа? – удивился Грановский. Глафира на какое-то мгновение его даже пожалела: столько потрясений, разоблачений и признаний за столь короткий срок дались великому артисту очень непросто. – Она же в больнице, в очень тяжелом состоянии?
– Уже нет, – не стала вдаваться в подробности Глафира. – Ей гораздо лучше, и я с ней репетирую индивидуально.
Вчера утром Наташу Гордееву готовили к выписке, когда Глаша приехала к ней в больницу. Наталья лежала в одноместной палате, которую оплачивал театр, и сильно удивилась появлению режиссера:
– Глафира Артемовна?
– Угадали, – усмехнулась Глаша и, присев без спроса за стол, указала рукой на стул напротив себя. – Не буду обманывать и говорить, что приехала проведать вас. Про ваше самочувствие мне все и так известно, я справляюсь о нем регулярно. Я хотела поговорить с вами о другом. Уверена, вы в курсе наших новостей?
– Да, мне пишут девочки и Лев Андреевич. Я знаю про Катю Мельниченко и что на героиню вы взяли Лену Земцову, – настороженно сказала Гордеева.
– Наташа, ответьте мне на два вопроса. Первый: вы все еще хотите участвовать в постановке?
– Да, конечно, – не задумываясь, сразу же уверенно ответила девушка.
– Насколько сильно вы этого хотите?
– Очень. Вы же прекрасно понимаете, Глафира Артемовна, что спектакль в вашей постановке это на самом деле шанс, который не так часто выпадает артистам уездных театров. Мы же все видим и понимаем, как круто у нас получается. Просто потрясающе. Вся труппа в восторге, честно. И всем задействованным артистам безумно нравится то, что они делают. За такие шансы и роли люди дерутся, вон, даже убивают. И то, что спектакль будет резонансным и что он будет участвовать в фестивалях и конкурсах, тоже все отчетливо понимают. Это же просто небывалая удача, мы даже не сразу поверили, что Грановскому удалось вас заполучить.