Тамара думала, вот будем жить вместе, и она сумеет позаботиться о маме, она ни в чем не будет нуждаться. И вот мама пишет, что она приняла совсем другое решение. Почему раньше такие мысли не приходили Тамаре в голову? Почему так мало думала о маме? О кавалерах – да, об учебе, о подружках. А мама есть мама. Зачем о ней думать специально. Она была и будет всегда.
«Не хочу никому быть в тягость. Вайнер сделал мне предложение. И я это предложение приняла. Знаю, что иду за старика, но другого выхода у меня нет».
Каждое слово как наотмашь било по лицу. Как будто Роне хотелось сделать дочери побольнее. За что? Почему? Такая уж плохая Тамара дочь? Или просто говорила женская обида?
Тамара плакала в жизни редко. Не умела. А здесь расплакалась. Было обидно за себя, она не хотела, чтобы так получилось. Кто же ждал, что приедет свекровь? А главное, этот брак. «Иду за старика».
Вайнера Тамара знала прекрасно. Сколько раз встречала его у мамы на фабрике. Высокий импозантный старик. Он всегда был стариком, сколько Тамара себя помнила. Всегда в костюме, в галстуке, с тоненькой ниточкой усиков над верхней губой. Вот эти усики Тамару всегда страшно раздражали. Усики и идеально причесанные волосы.
– У, зануда.
Почему зануда? Тамара знала, что именно он помог получить им сначала комнату, а потом и двухкомнатную квартиру. То договорится про машину угля, то путевку маме профсоюзную выбьет. Помогал, это да. Но Тамара была уверена: он всем помогал, работа у него такая. А он, оказывается, вот что! В женихи всю дорогу набивался!
В Тамаре говорила ревность, обида, горечь. И чувство вины.
= 3 =
Из командировки Николай вернулся ранним утром. Весь взвинченный, усталый.
– Мать, ты чего? Вроде не собиралась.
– Да вот, Колька, приехала. Сальца тебе привезла.
– Ну, привезла и привезла.
Николай ослабил узел на галстуке.
– Тамар, устал так, ужас. Ты уже убегаешь?
– Да мне вообще-то сегодня попозже. И детей в сад Петровы ведут. Я, правда, хотела в интернате дежурных проверить.
Николай вдруг взорвался:
– Почему тебе больше всех всегда надо?! Ты говоришь, к какому тебе уроку?! К третьему?! Вот и иди к третьему!
– Коля, что ты так кричишь? Случилось что? Ничего я тебе не говорю. Это я так, к слову.
Таисия быстро прошмыгнула в детскую и прикрыла дверь.
– Куда мать подевалась? – не успокаивался Николай. – Мама!
– Чего разорался? Тута я, – спокойно вышла из комнаты свекровь.
– Отец как?
– А все хорошо. Пьет да дебоширит. До магазина пройдусь. Молока куплю, – и Таисия, накинув теплую шаль, вышла в коридор.
После душа Николая немного отпустило.
– Коля, что случилось, объясни?
– Что случилось? Комсомольцы местные дебош учинили, да еще и с поножовщиной. Мне звонят, разбирайся, отчитывайся. Говори, кого снимать надо. Тебе изнутри виднее.
Тамара смотрела на мужа, как же ему достается, ну разве может ее работа сравниться с его ответственностью. Муж человек государственный, а она тут со своими обидами.
– Коль, не расстраивайся, как-нибудь утрясется.
– Как-нибудь, вот только как? – ворчал Николай, но как-то уже потише. Тамара разбирала чемодан мужа, сортировала чистое и грязное белье.
– Тебе, кстати, Лопухов не звонил?
– Нет. – Тамара удивилась, Николай никогда не интересовался тем, кто звонит жене. – Давно от него ничего не слышно. Как там Авдотья Никитична? Надо бы самой позвонить, справиться о здоровье.
– Я тут, представляешь, его в Ташкенте встретил.
– Да ты что? Расскажи. – Тамара захлопнула чемодан.
Николай опять занервничал.
– Нечего рассказывать. И вообще, разговор у нас с ним вышел неприятный. Так что если звонить тебе начнет да рассказывать что, слушать его нечего.
Неприятный холодок пополз у Тамары по спине. Что это за нервозность у мужа такая? При чем здесь Лопухов, почему он должен Тамаре звонить?
Тамара постаралась отогнать неприятные мысли.
– Да, Коля, совсем забыла, мама твоя к нам совсем приехала. С вещами.
– Это что еще за новости?! – Лицо Николая побагровело. Тамара пожалела, что затеяла разговор не ко времени.
– Говорит, жизни нет. Коль, это твоя мать. Может, и хорошо, что все вместе будем, – неуверенно проговорила Тамара.
– Тамара! – Николай опять взвился. – Что здесь хорошего? Что это за детский сад, приехала, уехала!
В коридоре хлопнула входная дверь, из магазина вернулась Таисия.
– Мать, это ты тут чего удумала? – Николай начал кричать с порога.
– А чего? Это ты про жизню-то общую? Если уж никак нельзя, так я к Генке поеду. В общежитии у него жить стану. У двери.
– Ты, мать, не придуривайся. Никто тебя не гонит. Только я ж тебя знаю. Сегодня у тебя в голове это, завтра другое, а Тамара начнет за билетами по кассам бегать.
Тамара слушала и удивлялась. Вроде как о ней думает, или к слову сказал. И вообще, вон как с матерью разговаривает, а та ничего.
– Так если не гонишь, я никуда не поеду, ни к извергу, ни в общежитие. Мне у вас больно нравится. Тамара и сготовит вкусно, и уважительная. А ты, слава богу, в доме-то редкий гость.
На работу собирались молча, и через час каждый пошел в свою сторону.
Да, ну и утро! И что это? Только сейчас Тамара поняла: Николай ничего не спросил о ее самочувствии.
= 4 =
Из интерната вышли вместе с Ирой Табаковой. Еще в учительской Тамара начала делиться последними новостями.
– Письмо от мамы получила, решила замуж выйти.
– Так, может, хорошо?
– Ой, Ир, чего тут хорошего, такое горькое письмо. Прямо сердце у меня не на месте. Вроде не обвиняет меня напрямую, но пишет: двум медведям в одной берлоге не ужиться.
– Да, заварила твоя свекровь кашу. – Ира красиво повязала белый пуховый шарф, надела вязаный берет в сиреневую полоску, в цвет зимнего пальто, и начала красить губы.
– Вообще, мне Таисия Яковлевна по душе. Она прямая. Что думает, то и говорит. Тебе, может, и не очень помощница, но все дома кто-то, уже много. Томка, а может, это здорово, что Рахиль Моисеевна замуж выходит? Ведь она еще не старая совсем!
– Она-то нет, а ему-то за семьдесят!
– Ой, и что она с ним делать собирается? Тамар, ты его хоть видела?
– Да, бодрый такой старичок. – Тамара застегивала пуговицы на пальто. Пуговицы перешила на прошлой неделе, но уже туговато. Еще пару недель, и не влезет. Скорее бы уж потеплело, осеннее пальто посвободнее.