«Но он же в «Скорой» сказал, что упал!» – пыталась оправдаться она, на что эксперт завопил: «А если труп скажет, что в него из пушки выстрелили, вы мне его с ножевым ранением пришлете?»
Вопрос риторический, но правильный. Мало ли кто что скажет, что ж, всему верить теперь? В данном случае любой адвокат может поставить под сомнения показания данного свидетеля и потребовать не включать их в доказательную базу. Любой, но почему-то не этот.
Видимо, у него не просто хитрая, а суперхитрая тактика.
Заметив, что в зале становится душно, Ирина объявила перерыв двадцать минут.
Говорят, перед смертью не надышишься, но пусть Макаров побудет еще немного на свободе, поговорит с женой, успокоит ее после бабкинского пассажа про любовницу.
Вот выдержка у женщины, лицо даже не дрогнуло.
* * *
Федор и Татьяна вышли на улицу. Весь снег, который давно уже должен был накрыть город, хмуро висел в небе серой пеленой, и солнце пробивалось сквозь нее тусклым светлым пятном.
Промозгло, но все равно хорошо. Голые деревья на слабом ветру качают ветками, будто сочувствуют, ай-ай-ай, Федор, как же ты докатился.
Набережная пустая, никто не станет гулять по ней в такую погоду, и, если он надумает сбежать, видно его будет далеко-далеко.
Но стоит свернуть на первую же прилегающую улицу, и он потеряется в лабиринте дворов. Федор усмехнулся. Пара шагов, и все, его нет. Жаль, рюкзак остался в зале суда, ну да ничего. Пока розыскной аппарат со скрипом разворачивается в его сторону, он успеет заскочить домой, взять остаток денег, которые жена еще не успела отдать этому придурку, называющему себя адвокатом, и на перекладных добраться до Сибири. Или до канадской границы, если по классике. Ах, скинуть бы десяток лет, тогда можно было бы всерьез обмозговать этот вариант, а сейчас он стал староват для таких подвигов.
Подошел адвокат, хотел что-то сказать, но Федор резко отстранил его:
– Извините, я хотел бы побыть с женой.
Они подошли к парапету набережной и стали смотреть на тяжелую черную воду.
Федор обнял Татьяну за талию. Хотел извиниться за то, что пришлось публично признаться в любовной связи, но подходящих слов не нашлось.
– А помнишь, мы поехали гулять в Михайловский замок? – вдруг спросила жена, указывая на строгую красную крепость на том берегу.
Федор покачал головой.
– Ну как же? Ты же все помнишь! Ленка тогда еще совсем маленькая была.
– Ах, да!
Картинка представилась так ясно, что он засмеялся. Ленке было года четыре или пять, в школу она точно еще не ходила, а Танька была повернута на культурном развитии, каждые выходные таскала их по разным музеям, и как-то так вышло, что они везде побывали, кроме Михайловского замка, а туда Таня не хотела, потому что там убили царя, и вообще место страшное, у нее от него мороз по коже.
А Федору до чертиков надоела культурная программа, он не хотел духовно расти, а, наоборот, мечтал после тяжелой недели подеградировать, может, даже с бутылочкой пива, но Таня была неумолима, и он назло уперся, сказал, что мороз там или не мороз, а раз место историческое, то надо его изучить.
И они поехали мрачные, только Ленка весело скакала между ними, висла и раскачивалась на руках, как обезьяна, и требовала, чтобы папа посадил ее себе на плечи, и Федор сажал, и шел осторожно, крепко придерживая девочку, и радовался, что она изо всех сил вцепилась ему в волосы – больно, но меньше шансов, что упадет.
Татьяна волновалась, смотрела только за Ленкой, готовая в любую минуту подхватить, в результате оступилась на поребрике и подвернула ногу так сильно, что от боли едва не потеряла сознание.
Осталась стоять на одной ноге, как цапля, побледневшая, потерянная.
Федор спустил Ленку на землю, и девочка так испугалась за мать, что притихла.
Вместе они довели Таню до скамейки, и тут подскочил какой-то невообразимо огромный парень, оказавшийся студентом-медиком, осторожно пощупал ногу и сказал, что надо немедленно приложить лед. Федор растерялся, где же взять лед посреди лета, но парень уверенно повел его в ближайший гастроном, где они купили брикет замороженной рыбы. К счастью, в тот день Федор надел майку под рубашку, и, зайдя за угол, быстро ее снял, они с парнем завернули брикет и, вернувшись к Тане, стали бить этим импровизированным лекарством об соседнюю скамейку, лед раскалывался с трудом, пришлось приналечь, так что проходящая мимо интеллигентная пожилая пара обозвала их вандалами и обещала вызвать милицию, если они не прекратят хулиганить. В ответ студент медик изо всей силы шарахнул по скамейке, она загудела, а интеллигентная пара, прошептав: «Средь бела дня! Какой позор!» быстро удалилась.
Лед держали строго полчаса, а потом он потихоньку растаял, и Таня осталась сидеть на скамейке с вытянутой ногой, а Федор с Ленкой отправились выбрасывать остатки на помойку, и, найдя ее, аккуратно разложили подтаявшую и вонючую рыбу возле баков, и немножко посмотрели, как к ней подтягиваются местные коты.
Таня не могла наступить на ногу, и пыталась прыгать, но Федор понес ее на закорках, а Ленка гордо тащила мамину босоножку, и почему-то у них не наскреблось денег на такси, и так они и шли всю дорогу, и в метро ехали, а Таня стеснялась и прятала лицо у него за плечами, и от этого сползала вниз, ему становилось неудобно и тяжело, но он терпел.
Тогда было тепло, и небо уходило в бесконечность, и река сверкала в солнечных лучах, и все было ярким, радостным и веселым, особенно Ленкины красные сандалики с круглыми носами.
– Хороший был день, – улыбнулся Федор и всмотрелся в тот берег, где замок стоял, окутанный туманом, темный и загадочный.
– Плохое все-таки место, – поежилась Татьяна. – Не зря я его всегда боялась.
– Но день был хороший, – повторил Федор.
– А потом что-то случилось…
– Случилась жизнь.
Татьяна осторожно прислонилась к его плечу.
Федор хотел ей сказать, что она напрасно винит во всем себя, что судьба иногда наносит такие тяжелые удары, после которых ты просто неспособен сохранять ясность мысли, и что не такой уж она была плохой женой и матерью, как думает теперь. Много о чем хотел он с Таней поговорить, но за двадцать минут не найти подходящих слов, зато можно обняться, и это, наверное, объяснит все гораздо лучше.
* * *
Я дорабатываю последние денечки. Суд все-таки состоится, Макаров сядет, а любящие супруги получат все, что хотели. Мануйлов опустит свой великолепный зад в освободившееся кресло, и тогда мне действительно придется писать заявление по собственному желанию, если я не хочу последовать за Федором Константиновичем в места, не столь отдаленные. Эксперта всегда можно за что-то прихватить, особенно если он работает так много и добросовестно, как я. А не прихватить, так подставить, и, судя по умильному личику Алины Петровны, план уже готов.