— Лайла, можешь отдохнуть, — отпускает Тали. Рабыня благодарит и быстро удаляется. Клим расспрашивает, что произошло на открытии, Тали возмущается поведением раба Халира, не могу отвести взгляд от её спины, руки так и ощущают бархатную кожу.
Немного поболтав, Тали наконец-то уходит, двигаюсь за ней, давай уже заводи речь об экскурсии и пошли!
Не тут-то было, приближается Корнель, спрашивает, не уделит ли прекрасная госпожа две минуточки, отводит её на террасу. Диван с видом на море всем хорош, кроме наличия на нём хозяина апартаментов.
Становлюсь позади, Корнель бросает на меня ещё один проницательный взгляд, Ямалита с восторгом озирает склоны, чуть поворачивается к Корнелю, нахваливая виды. Рассматриваю её профиль, стараюсь не думать о губах. Неудачно он нас перехватил. Хотя, пожалуй, с его точки зрения — вполне удачно.
Тамалия
— Дорогая моя Ямалита, всё ли у тебя в порядке? — заботливо начинает Корнель, от тона аж мурашки по коже.
— Да, конечно, — хлопаю глазами, — просто замечательно.
— Знаешь, — ласково так, — мы с Олинкой переживаем…
Кто бы сомневался!
— Ты не слишком к своему рабу привязалась?
А что, это запрещено? Вот зараза малолетняя, так и хочет моего Антера заполучить.
— Ну… — говорю, — я привыкла к нему… уже и не представляю, как раньше без раба обходилась.
— Понимаю, — улыбается этот милый человек. Да уж, у тебя их вон сколько, как только в управлении не путаешься, даже в мысленном. — Но ты знаешь… Я тут подумал… ведь он неэлитный, может, лучше тебе элитного какого купить, а от этого избавиться? Тогда мне представлялось, что бывший вольный тебе интереснее будет. Отомстить же, наверное, хотелось… — Угу, или он самый дешёвый был? — Да и надпись его тебя позабавила бы, показалось… Но среди них иногда встречаются опасные и непокорные.
Заметила! Раньше думать надо было.
— Да что вы, он уже вон сколько со мной, он очень покорный!
Корнель бросает взгляд на Антера, видимо, соображая, достался ли он мне после Амиры уже покорным, или это моя заслуга. Не спешу помогать с выводами.
— Если вдруг надоел, могу обменять, показать каталог? Любого выбирай!
Отказываюсь, ссылаюсь на то, что и без того такой дорогой подарок, и на реабилитацию: там все уже знают, что я с рабом «работаю». Корнель начинает подбираться с другой стороны — не свела ли я надпись, зачем же мне на такое уродство смотреть, да у него же собственный специалист, всё как надо сделает, абсолютно бесплатно… Бедный мой Антер, только не красней, радость моя. Нет-нет, никакого обременения, ему совсем не сложно, хоть сейчас договорится.
Чёрт, чёрт! Лихорадочно соображаю, что сказать. Смущённо опускаю глазки:
— Ну… если честно, я пока не хочу…
— Почему? — удивляется.
— Она такая… в общем… когда смотрю… сразу легче становится.
— Поня-я-ятно, — произносит Корнель, стараясь не выдать разочарования. — Кстати! — будто только вспомнил. — Тут я слышал, госпожа Амира была недовольна…
— Почему? — молодец, агент Там, чудесно наивность разыгрываешь. У Антера тоже неплохо выходит бревно изображать, умничка мой.
— Бывшая хозяйка твоего Антера, — снисходительно, — выразила обеспокоенность вашим первым знакомством.
Чёрт, плохо, что он его имя помнит, очень, очень плохо!
— И что? — не понимаю.
— Сказала, будто ты её перед рабом извиниться заставила?
Хмурюсь, припоминая.
— А! — восклицаю, смотрю на Корнеля с призывом к одобрению: — Так это ещё в первый день было… Представляете, вы мне только-только его подарили, ведь у меня же никогда раба не было, ведь я же не представляла себе, как это… ну… волнующе! А тут ещё подружка проездом, я его вывела показать, ведь у неё нет раба, а мне так хотелось показать! И тут эта стар… ну то есть… простите… госпожа Амира, подходит… И вы знаете, что она сделала?! Не спросясь, ничего не сказав, тут же полезла с него штаны снимать!!! Вы представляете?! Я вообще оторопела, не поняла, что происходит! Это же мой раб! Которого вы мне подарили! Если бы она сказала там… «извини, погорячилась»… А она ещё и на меня набросилась! Я… я же у охранника спрашивала, он пришёл на нашу ссору… Простите, мне так неловко…
Да, Тамалия, вернёшься отсюда профессиональной истеричкой. Похоже, поверил. Прости, любимый, прости, знаю, как для тебя это болезненно… Совсем немного осталось. Но, боюсь, самое тяжелое.
— А что это она, — говорю тихо, — так долго своего раба забыть не может? Как-то это странно, продала и продала…
— Ну да, ты права. Он теперь твой, — соглашается Корнель. — Но не увлеклась ли ты им?
— В смысле? — удивляюсь.
— Не даёшь послаблений? Наказываешь регулярно?
— Конечно! Постоянно!
— По каким дням? — спрашивает.
— А я не назначаю дней, он так всё время ждёт и боится, — вспоминаю, как Антер только попал ко мне, спасибо за подсказку, родной.
— Это правильно, — соглашается Корнель. — А… Олинка как-то сказала, что ты не дала ей наказать раба. Это не правильно.
— Разве? — удивляюсь. — Я думала, только хозяин может…
— Это конечно, хозяин. Но чтобы они и к другим почтения не теряли, нужно иногда показывать, что ты не будешь за него заступаться в случае глупости какой.
— Да он и так знает! — уверяю, лихорадочно соображаю, что делать. И пока Корнель не предложил прямо при нём подтвердить свои слова, склоняюсь доверительно, на всякий случай ищу глазами Олинку, не нахожу, шепчу:
— Можно я скажу вам откровенно…
— Конечно, девочка, я же за тебя в некотором роде отвечаю.
— Понимаете… вы только Олинке не говорите, хорошо? Она же моя подруга, я её люблю, и вы… не скажете же? Не будете её ругать?
— Ну что ты, что случилось? — в холодных глазах настороженность.
— Просто… я ей не дала, потому что мне показалось… Понимаете, она несколько раз приходила и хотела его поменять. И мне показалось, что у неё какой-то интерес к моему рабу… неправильный. Я её удержать пыталась, ведь не может же вольная так хотеть заполучить чужого раба, что ей чуть ли не о приличиях напоминать нужно.
— Что же она такое сделала? — тревожится.
— Вы же меня не выдадите?
— Что ты, — слегка качает головой. Эх, была не была, надеюсь, репутация доченьки для тебя важнее, чем мы с Антером.
— Ну… — смущаюсь. — Она его раздела и…
— Что, прямо при тебе?
Киваю смущённо.
— И сама раздевалась… И… ну… губами…
Корнель водит квадратной челюстью, не на шутку раздосадованный.