— Простите, госпожа, наверное, съел что-то не то…
— Ты хочешь сказать, что я плохо вас кормлю?!
— Что вы, госпожа, вы лучшая хозяйка из всех, что у меня были… — кажется, лицо сводит судорогой, тварь ты, лучшая. К зубам снова приливает, сцепив их пытаюсь ещё что-то добавить.
— Чего мямлишь? — сердито. — Убрал за собой и марш обратно в кабину! Вылезешь — я с тобой разберусь.
Запускаю уборщика, с этой станется спохватиться и заставить меня убирать руками, но она отвлеклась на новенького, что-то ему внушает. Кажись, идут отмывать её ноженьки. Голова кружится, ничего не соображаю, снова лезу в кабину.
Когда вылезаю обратно — уже не тошнит, но хочется упасть. Кабина сообщает, что мне необходим какой-то препарат, которые закончились, требуется дозаправка, но хозяйка не собирается изводить их на меня, считает, обойдусь. Стараюсь не шататься, она сидит в кресле, новый массирует её ноги. Хозяйка кривится на моё приближение:
— Ну, покажи мне, на что ты сейчас способен…
А на что я, по-твоему, могу быть способен?!
— Что-то в последнее время на тебя слишком много таблеток уходит, — заявляет, — дорого обходишься.
Стою на коленях, соглашаюсь, извиняюсь, говорю такое, о чём вспоминать потом тошно, с отвращением думаю о таблетке, которая заливает сознание, вызывает тошнотворное, постылое возбуждение, после чего приходится приближаться к этому жирному дряблому телу, и никуда не деться от вони, и невозможно отмыться… А потом лежишь на своём матрасе, молча скулишь, закусывая угол подушки, ненавидишь себя и презираешь, и не чувствуешь ни мужчиной, ни просто человеком — вещью, бесправным рабом, который нужен единственно для того, чтобы исполнять любые прихоти хозяев, и со стыдом понимаешь, что будешь их исполнять, потому что одного нажатия на кнопку достаточно, чтобы забыть о том, что такое гордость, достоинство, свои желания…
Но нет, у неё уже есть новая игрушка, а я слишком дорого обхожусь. По-хозяйски разочарованно ощупывает меня, умоляю себя хоть разок, ну пожалуйста, представь себе другую, красивую, ласковую, добрую… а такие разве бывают? Ну представь сексуальную, молодую, стройную… Не хочу никакую, не могу, сейчас снова тошнить начнёт.
— Да, — разочарованно, — пора продавать, совсем от тебя ничего не осталось. А такой молоденький, такой хорошенький, я прямо нарадоваться не могла, какой мужчина попался. Думала, как обучу тебя — долго замены не захочу.
Молчу. Отпусти. Я посплю немного, соберусь с силами… Может быть…
— Наказание! — сообщает радостно. Кажется, всхлипываю, начинаю умолять, Кнат смеётся, урод, подожди, и до тебя дойдёт. Она довольна — не то слово. Демон, заткнись… Затыкаюсь: бесполезно. Закусываю губу.
— Ну что же ты, — говорит, — мне понравилось, можешь продолжать.
— Прекраснейшая госпожа отменит наказание?
— Продолжай, там посмотрим.
Продолжаю. А вдруг отменит. Ненавижу себя, противен себе, знаю, что не отменит, получит удовольствие и сделает по-своему. Убей ты меня уже.
— Кольца, — сообщает счастливо. — Лицом.
Поднимаюсь после третьего разрешения, бьёт дрожь, лицом — значит, что-то изощрённое придумала, берусь, она заставляет Кната закрепить плотно руки и ноги, боже, что меня ждёт.
— Убей меня, госпожа… — не выдерживаю, скалится:
— Нет, так не интересно, бесценный. Мы сейчас послание следующему владельцу напишем.
Берёт жуткого вида прибор, смахивающий на смесь паяльника и острого пера. Это то, что я думаю? Господи, сдохнуть бы поскорее! Кладёт мягкую подушку, садится на неё передо мной, подключает инструмент к питанию, достаёт чёрный порошок, макает в него инструмент, подносит к животу. Сначала процарапывает пером, потом прижигает порошок, эту дрянь просто так не срежешь и не сведёшь, наслышан…
— Кричи, — милостиво, даже, я бы сказал, с желанием услышать… Не дождёшься. Прокусываю губу, по ногам и подбородку льётся кровь, воздух наполнен запахом горелой плоти. Кнат уже не смеётся. Амира долго, долго пишет что-то внизу живота, два слова, длинных, крупных, неровными буквами, сама, не останавливаясь.
Дёргаюсь, руки выворачиваются в плечевых суставах, ноги сводит судорогами, прорезает, прижигает, и снова…
Не выдерживаю.
Кричу.
Глава вторая
Тамалия
Две недели промчались почти незаметно. Реабилитационные занятия, пара выходов в свет, собираю информацию, пытаюсь составить иерархическую схему такой, какая она внутри, а не на поверхности. Скоро должна быть первая встреча со связным, хоть бы Лерку прислали, душу отвести!
Сижу в гостиной за преобразованным столом — нужно срочно заняться кабинетом, да всё не до того, жизнь никак не устаканится. Включила сетевик, записываю то, что вспоминаю, под именами в схеме. Пишу шифрами, не приведите боги попадётся кому.
Задумываюсь, сопоставляю всё, что узнала о Троице. А есть ли она? Не может ли быть такого, что это некие подставные дамы — ведь их только в СМИ и видно, — которыми руководят другие структуры?
Да всё может быть, мало данных. Хотя для двух недель — результат неплохой.
От работы отвлекает перелив коммуникатора входной двери. Поскорее сворачиваю схему, засовываю сетевик в сейф, скрываю сейф фальш-панелью.
Отвечаю. Возле дома стоит не кто-нибудь, а Корнель собственной персоной, лучится улыбкой, на заднем плане дорогущий гравикар.
Радостно выбегаю, открываю дверь, смотрю с восхищением и смущением, несу всякую чушь про оказанную мне честь.
За Корнелем плетётся полуголый парень — торс открыт, на ногах серые холщевые штаны, босиком. Раб, думаю с отвращением. Между прочим, гораздо выше коротышки Корнеля, и стройнее, и моложе не в пример. В руках папка с бумагами. Симпатичный, мышцы развиты, как от тяжёлого физического труда. Подтянутый живот. Худой только. Жалко бедолагу, пропадает тут, молодость свою губит…
Встряхнув головой, стараюсь не думать: знала же, на какую планету попаду. Нужно изображать свою роль до конца.
— Дорогая наша Ямалита, — Корнель вешает на дверь кнут — знать не хочу, для чего его используют! — картинно разводит руки, заключая меня в символические объятия, и даже троекратно целует в щёки. Кажется, для этого ему приходится привстать на носки. В глазах раба сверкает ненависть — на мгновение кажется, он сейчас прыгнет и свернёт хозяину башку. Но нет, сдерживается.
— Ну как ты у нас, освоилась?
— Да, спасибо, уже намного лучше, — отвечаю, приглашаю в гостиную. Корнель вальяжно заходит, кивнув рабу, чтобы тоже не топтался на пороге. Окидывает взглядом моё скромное жилище, не позволяет себе выказать пренебрежения, галантно целует руку, называет прекрасной госпожой, уточняет, нравится ли мне на планете, всего ли в достатке, не обижают ли — и так далее, и так далее.