Зимняя Чаща - читать онлайн книгу. Автор: Ши Эрншоу cтр.№ 14

Мне становится жалко Сюзи, когда я вижу, как отчаянно она пытается улыбнуться, а на глаза ей наворачиваются слезы. Собственно говоря, я бы тоже не хотела ночевать в этом сыром, холодном месте. А еще та часть меня, которой я обычно стараюсь не чувствовать, вдруг подсказывает, что очень даже неплохо, если в доме со мной будет кто-нибудь еще. Заполнит тишину. Прошлой ночью мне так удивительно хорошо, спокойно спалось, когда я знала, что внизу на диване спит Оливер. Кто-то вместе со мной под одной крышей.

– Хорошо, – говорю я.

На лице Сюзи расцветает улыбка, обнажая ее идеально ровные зубы.

– Сбегаю, возьму свой рюкзак, – говорит она. – Встретимся снаружи, договорились?

Я киваю, Сюзи поворачивается и исчезает в полутьме, направляясь к внутренней двери, которая, очевидно, ведет на кухню.

Свечи на столах вновь зажгли, тут и там появились вытянутые язычки пламени, бросающие янтарные блики на стены. Я уже собираюсь выскользнуть наружу, как вдруг замечаю какое-то движение под потолком. Замечаю нечто такое, чего не могла увидеть в темноте.

Мотылек.

Наверное, он сидел на потолочных балках, а теперь взмыл в воздух, привлеченный блеском огня, и решил спуститься ближе к горящим свечам. У него серовато-белое, неестественно светлое для мотылька тельце. И усики у него совершенно белые. Нет, это не обычный мотылек.

Таких мотыльков я уже встречала в Чаще.

Костяной мотылек.

Он мелькает у меня перед глазами словно искра от костра. Ледяная искра, холодная, как январский мороз. Дикая, как февральская метель. Предвестник несчастья. К сожалению, я не могу предвидеть, что надвигается. Я не Жоржетта Уокер, моя двоюродная прапрабабушка, чья ночная тень позволяла ей видеть будущее в каплях росы на стеблях травинок. Предсказать я ничего не могу, но мои предчувствия меня не обманывают, а я ощущаю комок в горле и разливающуюся по всему телу тупую боль. Чувствую звон в ушах.

У меня между лопаток пробегает холодок, и я поворачиваюсь и выбегаю из столовой, пока меня не заметили и не посчитали вместе с остальными. Секунда – и я уже стою на холодном зимнем ветру.

У меня дрожат руки, сердце молотом стучит в ребра. Прислонясь плечом к столбу, который поддерживает навес крыльца, я жадно хватаю ртом воздух, зажмуриваю глаза, чтобы избавиться от преследующего меня образа белых изорванных по краям крыльев. Я пыталась убедить себя, что встреченный в лесу мотылек был обычной ночной бабочкой – да, зимней бабочкой цвета снега, и больше ничего. Но это было неправдой. Подобных мотыльков я должна бояться. Даже не счесть, сколько раз они упоминаются в книге заклятий. Там можно встретить сделанные углем зарисовки этих мотыльков с изорванными по краям крылышками, мохнатыми лапками и черными бусинками глаз, которые предвещают только одно: смерть.

Глаза слезятся от холода, в голове гудит колокол.

Над озером стелется туман, густой и мутный, как ольховый дым. Он напоминает мне о том дне, когда мы похоронили бабушку на маленьком кладбище на западном берегу озера. Похоронили в темной земле, где, накрытые искрошившимися могильными плитами, лежат золотоискатели.

«Погребальный туман» — так сказала о том дне мама. Только такая погода и подходит для похорон – чтобы горевать, чтобы прятать слезы, текущие по щекам, то, что нужно для оцепеневших, рвущихся на части сердец. Но теперь погребальный туман поднимается над озером, волнами скатываясь вниз по горным склонам. Туман-напоминание. А может быть, предупреждение.

Сегодня хороший день, чтобы хоронить мертвых.

Когда мне было десять лет, отец повел меня в поход далеко в горы Блю Мейл. Спали мы в палатке, под дождем, который шел всю ночь и просачивался в маленькую дырочку в нейлоновой ткани. К утру вокруг наших спальных мешков образовалась целая лужа, а я всю ночь дрожал от холода.

Мне еще никогда в жизни не было так холодно, как тогда.

До недавних пор не было.

Холод в здешних лесах – это что-то. Он залезает внутрь, пробираясь сквозь одежду, носки, кожу, пронизывая до мозга костей. Я осторожно выбрался из столовой через заднюю дверь, не дожидаясь, пока вожатые заметят меня. Пока вообще кто-нибудь меня заметит. Впрочем, сделать это было не так уж сложно: я был просто еще одной тенью, промелькнувшей в обманчивом, тусклом свете свечей.

Деревья окутал плотный тяжелый туман, я пробирался по снегу, петляя среди разбросанных в беспорядке лагерных хижин. Номера у хижин тоже шли беспорядочно – четвертая хижина, следующая двадцать шестая, за ней – одиннадцатая. Дичь полнейшая. Но я добрался до хижины четырнадцать, куда был определен в первый день – с этого момента уже прошло несколько недель, – толчком отворил дверь и нырнул внутрь.

Большинство людей никогда не слышали ни про озеро Щучья пасть, ни про лагерь для трудных подростков на его берегу.

Очень уж далеко в горах спрятано от мира это место. Отсюда до ближайшего города на машине ехать и ехать несколько часов по крутой извилистой дороге. Так что неудивительно, что этого озера нет почти ни на одной карте. Подходящее место, чтобы потеряться.

Но я никогда не намеревался пропадать без вести, нет.

Внутри у стен хижины стоят две двухъярусные кровати – хибара эта рассчитана на четверых человек. Воздух здесь пахнет сырой древесиной и дымом костра. Этот запах намертво впитался в простыни, крахмальные наволочки, в обтрепанный зеленый коврик в центре комнаты – буквально во все.

Я присаживаюсь на корточки рядом с пузатой чугунной печкой-буржуйкой в углу хижины.

Вожатые требуют, чтобы огонь в печке не угасал никогда, чтобы она горела день и ночь, согревая лачугу. Но большинство из нас забывают об этом. Сейчас наша печка не горит, в ней остались только тлеющие угли.

Я кладу на угли сухие поленья, развожу огонь, но в комнате по-прежнему холодно, снаружи завывает ветер, бьется в тонкое оконное стекло. Я скидываю башмаки и иду к деревянному комоду, приткнувшемуся у стены справа. Выдвигаю нижний – мой – ящик. Но в нем пусто. Моя одежда, рюкзак, с которым я приехал сюда, несколько книг, мобильник с разрядившейся батарейкой – все исчезло.

Должно быть, вещи забрали вожатые. Сложили мои пожитки в коробку, когда я пропал, и приготовились отослать их, когда расчистят дорогу, моему дяде.

«С печалью сообщаем вам, что ваш племянник, Оливер Хантсмен, исчез из лагеря для трудных подростков «Щучья пасть». Если он возвратится, мы поставим вас в известность об этом. А пока возвращаем вам все его имущество».

Я задвигаю ящик, чувствуя странную пустоту в животе. Немногие принадлежавшие мне вещи исчезли. Не скажу, что мне очень уж жаль, однако это все, что у меня было. Все, что хоть что-то для меня значило.

И напоминало о прошлой жизни. О родителях. Я стараюсь сдержать наворачивающиеся на глаза слезы. Чувствую, как все сжимается у меня внутри. Возможно, вожатые уже освободили мое место для кого-то другого. Мой ящик, моя койка – ничто больше не хранит и тени воспоминаний о ком-то, кто жил здесь, а потом исчез.