Рассказ дочери. 18 лет я была узницей своего отца - читать онлайн книгу. Автор: Мод Жульен cтр.№ 51

Когда поезд въезжает в Армантьер, с мест вокруг меня встает целая толпа других пассажиров. Ага, я об этом и не подумала: я не единственная, кто сдает экзамен. Какое облегчение! Я радостно смешиваюсь с группой подростков и следую за ними без волнения, в восторге от того, что мне не нужно брать это самое «такси», чем бы оно ни было. Наконец, я осуществляю мечту, которая была у меня всю жизнь: смешиваюсь с толпой, сливаюсь с потоком, я такая же, как все. Я иду вместе с компанией ребят из школы!

И все же мне трудно подстроиться под их ритм. Такое впечатление, что все они идут в ногу, а я не могу заставить свои ноги двигаться в том же темпе. Под конец я принимаюсь отсчитывать метр, как в музыкальном произведении: это помогает и позволяет мне перестать спотыкаться. Но почему мне так грустно? Почему так одиноко? Я «особой породы», я белая ворона, такая странная в своем великоватом бархатном пиджаке, слишком коротких брюках и туфлях, которые, разумеется, причиняют мне ужасную боль. Другие дети одеты в джинсы, у девочек распущены волосы, все они болтают и смеются. Они красивы, а я уродлива.

Мы доходим до школы, и я переступаю порог; мне бы булькать и пениться счастьем, но я чувствую себя чудовищно неловко и неуютно.

Я нахожу свою парту, а когда открываю экзаменационную папку, с удивлением обнаруживаю, что должна выбрать между тремя разными типами экзаменовки. Там есть сочинение (как я и ожидала) и два других вида тестирования, которые мне не знакомы: какие-то «анализ текста» и «краткое изложение текста». Единственное, что я умею делать, – это писать сочинения, но решаю, что все это, должно быть, примерно одно и то же. Выбираю «анализ текста», потому что его предстоит делать по красивому стихотворению – «О чем ты думала, девчонка».

Еще сильнее я нервничаю насчет устного экзамена. Я совсем не привыкла говорить, особенно с незнакомыми людьми. Голос не повинуется мне; он дрожит, хрипит и пищит. Порой вообще не удается издать ни звука. К счастью, меня экзаменуют по стихотворению Бодлера, которое я обожаю, – «Аромат». Похоже, моей экзаменаторше оно тоже нравится; я начинаю, заикаясь, но благодаря подбадривающему выражению ее лица мой голос выравнивается, и под конец мне кажется, что мы с ней чуть ли не просто сидим и беседуем. Когда я возвращаюсь домой, мать просматривает сделанные мной заметки и кажется удовлетворенной.

Наконец, приходит по почте конверт с моими результатами. Уверенная в своих преподавательских навыках, мать с гордостью вскрывает его. Катастрофа: у меня хорошие шестнадцать из двадцати за устный экзамен, но за письменный… Два из двадцати! Родители смотрят на меня так, будто я кого-то убила. Я только что доказала, что я – «ходячее разочарование». И все же отец требует дать ему прочесть комментарий к моему письменному экзамену: «Это прекрасное философское сочинение, а не текстовый анализ».

Я молюсь, чтобы родители поняли: образование, которое они мне дают, неадекватно. Умоляю мать послать меня в пансион.

– Да как ты смеешь просить о таком? – говорит она оскорбленным тоном. – Неужели ты не понимаешь, что это убило бы твоего отца?

Отец хочет купить салонный рояль для музыкального павильона. О том, чтобы он сам поехал в магазин выбирать инструмент, нет и речи, так что мать ищет варианты по телефону. Наконец, она связывается с неким мсье Андре Моленом, который управляет лучшим музыкальным магазином в Дюнкерке, и он предлагает лично приехать к нам домой, чтобы обсудить наши требования.

Наверное, нашу первую встречу с ним я буду помнить всегда. Я открываю дверь – и вижу маленького человечка, опирающегося на костыли. Ему около шестидесяти лет, у него небольшое брюшко и добрые глаза. Он улыбается мне, и возникает ощущение, будто внутрь меня протягивается солнечный лучик. Даже отца подкупает его мягкость.

Для начала мсье Молен изучает наш кабинетный рояль и с удивлением узнает, что мой отец даже не представлял, что фортепиано нуждается в настройке. Он решает эту проблему с огромным тактом:

– О, это нужно делать лишь время от времени. Особенно в таком прекрасном доме, как этот!

Словно дом способен сам настраивать рояли!

Отец очарован и просит его немедленно заняться этим делом, добавляя:

– Если бы вы могли взглянуть и на другие инструменты… Помимо рояля, Мод уже много лет играет на других музыкальных инструментах: на аккордеоне, кларнете, саксофоне, трубе, органе и ударных.

По мере того как длится это перечисление, моя голова опускается все ниже. Я чувствую, что съеживаюсь, уменьшаюсь, низводимая до своей роли дрессированной обезьяны.

– Иногда я заставляю ее заниматься по десять часов в день, – говорит отец, и наш гость издает уклончивое «Хмм, хмм». Я не в состоянии взглянуть на него.

– Принеси бокалы, Мод, – приказывает отец.

Подняв глаза, я замечаю, что наш гость вглядывается в меня с неясным изумлением, смешанным с тревогой. Я уже видела это выражение – когда мадам Декомб замечала ссадины на моих руках.

– Вы же выпьете виски, не правда ли, – без тени сомнения говорит отец.

Сейчас девять часов утра; мсье Молен поднимает брови, но мешкает лишь долю секунды. Стоически сражаясь со своим бокалом, он рассказывает нам, как путешествовал в качестве музыканта на борту океанского лайнера «Франция», где играл на многих разных музыкальных инструментах. Лицо отца светлеет: с тех пор как исчез Ив – предварительно заняв у него денег, – невозможно найти учителя, играющего на множестве инструментов.

– Так вы и на аккордеоне играете? – спрашивает он.

– Разумеется!

И – вуаля! – мсье Молен становится моим новым учителем музыки. И каким учителем! Выдающийся музыкант, но при этом само воплощение доброты. С ним даже аккордеон становится удовольствием. Я на пятнадцать сантиметров выше него, но он называет меня «малышкой» – никто никогда меня так не называл. Мсье Молен рассказывает мне о музыкантах, чьи сочинения я разучиваю, и о том, на каком этапе своей жизни они создали конкретное произведение. Музыка оживает внутри меня; это уже не просто последовательность нот. Даже «Хрустальные жемчуга», виртуозная пьеса для аккордеона, которую меня заставил выучить отец, теперь кажется мне поэтичной.

Мой учитель приезжает, хромая на костылях, на два часовых урока в неделю. Его слух так же остер, как мой, и он тоже слышит щелчок интеркома, когда отец решает нас подслушать. Тогда его тон становится строже, но он смягчает выражение лица настолько, что мы оба улыбаемся, когда он бранится.

– Нет, право! Твои успехи на аккордеоне совершенно недостаточны… Если бы ты приезжала в мою студию в Дюнкерке, то поняла бы, что такое по-настоящему упорный труд. Тогда бы у тебя что-то начало получаться.