– Она такая… грациозная. И такая потерянная. Не просто красивая, а… глядя на нее, хочется плакать.
Я улыбнулся, наблюдая, как Кэтрин благоговейно взирает на картину.
– Это моя мать.
– Твоя мать? Она просто потрясающая.
– Тетя Ли ее нарисовала.
– Ух ты, – протянула Кэтрин, рассматривая висящие на стене картины, написанные одной и той же рукой. Пейзажи и люди – все казалось настоящим, словно ветер вот-вот шевельнет нарисованную траву или темные пряди волос, ниспадающие на бронзовые плечи. – Это все ее работы?
Я кивнул.
В пустой комнате работал висевший высоко на стене плоский телевизор. Передавали новости.
– Твоя тетя на работе? – спросила Кэтрин.
– Она оставляет телевизор включенным, когда уходит. Говорит, так потенциальные грабители подумают, что в доме кто-то есть.
– Какие грабители? – спросила Кэтрин.
Я пожал плечами.
– Понятия не имею. Наверное, любые.
Мы прошли мимо телевизора по темному коридору и оказались перед коричневой дверью с медной ручкой. Я открыл дверь. Изнутри пахнуло едва уловимым душком плесени, и Кэтрин помрачнела.
– Что там, внизу? – спросила она, вглядываясь в темноту.
– Моя комната.
Раздался дробный перестук – что-то стучало по крыше. Я обернулся, посмотрел в окно и увидел, что на траву падают и подскакивают градины размером с горошину. С каждым мгновением градины становились все крупнее, и вот на землю упал кусочек льда размером с половину долларовой банкноты, расколовшись на несколько частей. Все это длилось несколько секунд, а потом град прекратился, словно все это мне померещилось.
Кэтрин снова повернулась к темному дверному проему. Мне показалось, она страшно нервничает.
– Ты спишь там, внизу?
– По большей части. Хочешь посмотреть?
Она сглотнула.
– Иди ты первым.
Я фыркнул.
– Трусишка.
Громко топая, я спустился по лестнице и на ощупь нашел шнурок. Дернув за него, можно было включить единственную в подвале лампочку, висевшую под потолком.
– Эллиотт? – позвала оставшаяся в коридоре Кэтрин.
От звука ее голоса, вдруг ставшего очень высоким и нервным, у меня внутри что-то щелкнуло. Мне хотелось лишь одного: чтобы рядом со мной она чувствовала себя в безопасности.
– Подожди секунду, сейчас я включу свет.
Выключатель щелкнул, и висевшая под потолком лампочка осветила подвал.
Кэтрин медленно спустилась по лестнице и оглядела большой зеленый ковер, лежавший на бетонном полу.
– Он уродский, но это лучше, чем, встав с кровати поутру, наступать на холодный пол, – пояснил я.
Кэтрин медленно поворачивалась на месте, рассматривая двухместный диванчик, телевизор, письменный стол, стоящий на нем компьютер и свернутый матрас, на котором я спал.
– А где твоя кровать? – спросила она наконец.
Я указал на матрас.
– На ночь я его раскладываю.
– Он выглядит недостаточно длинным.
– Он и впрямь коротковат, – просто ответил я, доставая из сумки фотоаппарат и доставая из него карту памяти. Я присел на пластиковый стул, который дядя Джон купил специально, чтобы мне было на чем сидеть перед компьютером (раньше он стоял на столе, который тетя Ли нашла на обочине дороги), и вставил крошечный пластиковый квадратик в разъем.
– Эллиотт?
– Мне только нужно выгрузить новое.
Я несколько раз щелкнул мышкой, а потом вдруг раздался отдаленный пронзительный вой. Я замер.
– Что это?
– Это сирена, предупреждающая о торнадо? – проговорил я.
Затем я вскочил, схватил Кэтрин за руку и потащил к лестнице. Звук шел из телевизора. На экране метеоролог стоял перед картой, густо расцвеченной зелеными и красными точками. Во всем штате было объявлено штормовое предупреждение, буря должна была обрушиться на нас с минуты на минуту.
– Эллиотт, – сказала Кэтрин, крепче сжимая мою руку, – мне лучше пойти домой, пока не разразился шторм.
Небо за окном чернело на глазах.
– Не думаю, что это хорошая идея. Лучше тебе переждать непогоду здесь.
Маленькая карта Оклахомы, разделенная на районы, притулилась в правой верхней части плоского экрана и светилась, как рождественская елка. В нижней части экрана бегущая строка анонсировала названия одного города за другим.
Метеоролог тыкал указкой в наш район и произносил слова вроде «угроза внезапного наводнения» и «немедленно принять меры предосторожности».
Мы разом повернулись к окну и увидели, как невидимая сила гнет деревья и срывает с них листья. Полыхнула молния, и на миг наши тени появились на стене напротив окна, точно между двумя мягкими кожаными креслами. Над Дубовым ручьем грянул раскат грома, и снова пошел град. По крыше застучал дождь, канавы вдоль дома мгновенно наполнились водой, и она начала выплескиваться на газон. Улицы превратились в бушующие реки, по ним будто мчались потоки кипящего шоколадного молока, и вскоре переполненные водостоки начали извергать воду обратно на мостовую.
Метеоролог умолял зрителей воздержаться от поездок на машинах во время дождя. За окном завывал ветер, по стеклу лупили дождевые капли.
– Мой папа сейчас снаружи, возможно, он ведет машину. Можно одолжить твой телефон? – попросила Кэтрин.
Я протянул ей свой мобильный, предварительно разблокировав его. Кэтрин нахмурилась: вместо ответа в телефоне ее отца включилась голосовая почта.
– Папа? Это Кэтрин. Звоню с телефона Эллиотта. Я в его доме, в безопасности. Позвони мне, когда сможешь, чтобы я знала, что с тобой все в порядке. Номер Эллиотта, – она посмотрела на меня, и я одними губами стал произносить цифры. – Три, шесть, три, пять, один, восемь, пять. Перезвони мне, хорошо? Я волнуюсь. Люблю тебя.
Она вернула мне телефон, и я запихнул его в карман.
Кэтрин вцепилась в мою рубашку и прижалась щекой к моему плечу. Я ощутил себя супергероем.
Она посмотрела на меня снизу вверх, и мой взгляд упал на ее губы. Нижняя была полнее верхней, и на долю секунды я представил, что наклоняюсь и целую ее.
Кэтрин закрыла глаза, и я тоже зажмурился, но прежде чем я успел ее поцеловать, она прошептала:
– Эллиотт?
– Да? – ответил я, замирая.
Даже с закрытыми глазами я видел, как вспышки молний за окном озаряют весь дом; после каждого удара молнии раздавался громовой раскат. Кэтрин крепко меня обняла.
Я держал ее в объятиях, и вскоре она расслабилась, хихикнула и отстранилась. Щеки ее пылали.