Я отзеркаливаю ее позу.
— Еще одно слово про мою улетную историю — и улетишь уже ты. Это понятно? — Я в жизни никогда ни с кем так не разговаривала, но надо же когда-то начинать. — И второе. Это — мое здоровье. Поэтому пока у твоих помощников в руках не будет пледа и термоса, а еще толковой обуви, в которой я буду ходить между кадрами, я туда не выйду.
Лари ругается так, что раньше я бы покраснела, а сейчас прислоняюсь к стенке лифта и ставлю туфли на пол. Заканчивается все тем, что мы снова спускаемся, я делаю разминку — прямо в платье, а все носятся в поисках пледа и термоса. Уйя заваривает какую-то травяную и ягодную композицию, кто-то находит пушистые тапочки с глазами и крылышками — на размер больше моего, но ногам тепло и уютно. Вот так, в пледе, пушистой горкой я и выхожу на крышу вместе с Лари, которая выглядит так, будто готова меня убить.
Мне все равно. У меня помимо замерзшей меня есть еще малыш или малышка, которые тоже могут замерзнуть, и если я могла рисковать собой, ребенком я рисковать не стану.
Конструкция, которую на крыше возвели ради фотосессии, впечатляет. Пожалуй, ей могла бы впечатлиться сама Эрвилль де Олис, ну а если она бы не впечатлилась, то впечатлилась я. Высота этажей в пять, и ленты. И страховочные тросы. И импровизированная сцена на высотке, софиты, и куча профессиональной аппаратуры. Даже думать не хочу, во сколько обойдется эта фотосессия Лари, с другой стороны, это не мое дело.
— Страховочные тросы будем скрывать под лентами, — говорит фотограф. — По максимуму, ну а вообще это не проблема.
— Я могу без страховки.
— Что?
— Я могу без страховки, — говорю я.
Эта женщина говорила несколько минут назад, что рисковать не будет? Ладно, не говорила, а думала. Наверху на конструкции сидят два парня, которые отпускают рулоны лент. Эти рулоны подхватывает ветер, и они раскрываются алыми полотнами.
Алая лента.
Она меня просто преследует, если не сказать больше.
— Ты реально поднимешься на высоту без страховки? — недоверчиво спрашивает Лари.
— Я же не просто так предлагала себя в качестве тренера.
Мне неожиданно становится жарко. Жарко не от тапочек и пледа, а от осознания того, что сейчас я буду парить. Пусть мимолетно, проходяще, но вот таким интересным способом исполнится моя мечта — здесь и сейчас.
— Ладно, тогда давайте начинать, — говорит Лари. — Лучше сверху. В смысле, ты поднимаешься наверх, по крайней мере, попробуешь, а мы тебя фотографируем и…
Я не слушаю ее дальше. Просто шагаю вперед, к лентам.
Конструкция сделана таким образом, чтобы не попадать в кадр, ну или попадать в кадр по минимуму, но все это уже большей частью зависит от ручек и мастерства фотографа. Для него есть специальная управляемая аэроплатформа с ограждениями (она может подниматься на любую высоту), на которую вместе с ним встает ассистентка. Управлять платформой будет именно она.
Я скольжу ладонью по ткани, а после оплетаю лентой запястья, проверяя прочность.
— Драконова задница. Нам бы сюда режиссера, — хмыкает Лари.
Ага. Джермана Гроу.
У меня забирают плед и тапочки, а я смотрю на город моей мамы.
— Солнце сейчас свалится! — кричит фотограф. — А я хочу успеть сделать несколько закатных кадров. Давайте уже начинать.
И я начинаю.
Я просто вплетаю руки в ленты, позволяя им стекать вдоль платья, а после подтягиваюсь наверх. После долгой спячки тело просыпается неохотно, но разминка все-таки спасает положение: разогрев был в тему. Я вспоминаю уроки с Кори, а в голове почему-то сама собой звучит музыка.
Та самая музыка, всплеск которой подхватил голос Сибриллы Ритхарсон на нашем последнем совместном вечере с Торном.
Закончится прошлое…
Прямо сейчас.
Дорогами разными
Пойдет каждый из нас.
Чем выше я поднимаюсь, тем сильнее ветер, но сейчас я почти его не ощущаю. До меня доносятся лишь отголоски, подхватывающие ленты, платье, играющие с моими волосами, а музыка пульсирует в моем сердце.
Новые встречи…
И новая жизнь
Тебя попрошу лишь:
Ты только держись!
Память со временем
Покроется льдом,
Новые чувства
Вспыхнут огнем.
Вспышки сейчас отовсюду — фотограф делает кадры с разных ракурсов, а я продолжаю подниматься. Пусть музыку не слышит никто, но именно она помогает мне вплетаться всем телом в ленты, и я уже не представляю, где заканчиваются они, где начинаюсь я. Мы сплошное продолжение друг друга — платье — воздух — ленты — полет — оплетающая меня ткань — сила в руках — невиданная, непознанная легкость, от которой сердце колотится все сильнее.
— Не будет сомнений
Не будет обид,
Новое время
Нас освободит!
Ведь мир многогранен
И в нем на пути
Так просто, открывшись
Счастье найти.
То счастье, что рядом
С тобой для меня
Казалось сильнее
Любого огня.
На миг на подъеме — перед тем, как рухнуть за самую нижнюю высотку — мне в глаза попадает солнце. А следом — ветер, который подхватывает меня, чтобы швырнуть назад. И я впервые за все время, наверное, впервые за всю свою жизнь позволяю себе просто парить. Парить, по-настоящему прощаясь с Торном и с тем, что могло бы быть.
Я должна была сделать это еще на празднике, но я делаю это сейчас.
Казалось, но прошлое
Здесь и сейчас
Закончится и для тебя
И для нас.
И мы, распахнув
Крылья сердца в груди
Уверены будем,
Что все впереди.
Пусть новый день
За собою зовет
Шагай же в него…
Как впервые в полет!
Полет раскрывается в тонком, едва уловимом мгновении, когда я действительно лечу, пальцы обнимают ленты, а они меня. В самой высокой точке я смотрю вниз, солнца уже нет, сейчас есть только лампы, и в этом холодном свете под прицелами камеры фотографа я чуть расслабляюсь.
И падаю вниз.
Раскручиваясь на лентах, все ниже, ниже, ниже, быстрее, от вдоха до выдоха, до чьего-то крика, чтобы остановить падение за несколько миллиметров над сценой.