Поселок на реке Оредеж - читать онлайн книгу. Автор: Анаит Григорян cтр.№ 49

– Заткнись лучше.

– Да чего вот ты сразу? – Светка вытянула шею, пытаясь рассмотреть сыпь на лице Сани, но в комнату зайти не решалась.

– Иди отсюда, а то тоже заболеешь и помрешь.

– Да ну тебя! – Светка фыркнула. – Много о себе воображаешь!

Не дожидаясь ответа, она прикрыла дверь. Татьяна уговаривала их с Ленкой остаться на ночь и даже обещала, что поговорит с Натальей Николаевной. Мать, конечно, Татьяну недолюбливала, но, наверное, переночевать бы все-таки разрешила. Комарова вздохнула. Она была такая добрая, Татьяна, и в доме у нее всегда было чисто и пахло ладаном и воском, как в церкви. И кошка у Татьяны была совсем не такая, как у Комаровых, а толстая, трехцветная и ласковая – правда, мышей и тем более крыс не ловила, так была, для красоты и ласки. Комарова посмотрела на спавшую под столом Дину: та, почувствовав на себе ее взгляд, приоткрыла один глаз. Комарова осторожно сползла с кровати, влезла на четвереньках под стол и протянула руку к бутылке. Дина открыла глаз шире: в поблескивающей желтым прорези дернулся черный кругляшок зрачка. Бабка говорила, что Дина – не обычная кошка, а лесная, поэтому ей положено жить не в доме, а в лесу, но Ленка, притащившая Дину с овощебазы, закатила скандал, и Дину оставили.

– Ну, чего ты… ты ж не пьешь… – примирительно прошептала Комарова и, схватив бутылку, шарахнулась в сторону, прежде чем Дина успела вцепиться ей в руку. – Вот так тебе, дура… будешь знать.

Дина злобно на нее посмотрела, поскребла когтями деревянный пол, сдирая с него облупившуюся краску, и снова улеглась, подобрав под себя лапы. Мать это называла – «лежать утюгом».

– Дура, – повторила Комарова и, пятясь, вылезла из-под стола.

Усевшись на кровати, она еще раз осторожно заглянула под стол: Дина так и лежала утюгом, сощурив желтые глаза. Комаровой хотелось подразнить ее, но она подумала, что кошка, чего доброго, поймет, что ее дразнят, выскочит из своего укрытия и набросится, поэтому решила промолчать и устроилась поудобнее на краю Саниной кровати. Матрац под ней тихо скрипнул.

Бабка в свое время учила их, что от жара и простуды нужно растирать грудь и спину водкой с уксусом. Однажды, когда батя сильно простудился и лежал в бреду, она извела на это дело целую бутылку: очнувшись, батя схватил бабку за горло и, если бы вовремя не подоспела мать, наверное, так и задушил бы. Комарова представила себе лицо бати и подумала, что зря бабка его растирала, может, если бы не растирала, он бы тогда помер. Она порылась в материном шкафу: на одной из полок лежали всякая ветошь и мелкие тряпочки, которыми мать иногда протирала пыль, но в основном просто хранила их на всякий случай. Взяв несколько тряпочек, Комарова осторожно прикрыла дверцу шкафа и вернулась к Сане.

Татьяна им рассказывала, как Сергия в позапрошлом году позвали в Еглизи крестить ребенка, и он поехал по самой весенней распутице. Когда приехал, выяснилось, что ребенок не один, а целая тройня, и как раз посреди таинства, когда Сергий мазал миром ручки второго ребеночка, мать, бывшая в комнате, вдруг завыла: за что Господь наказал ее тройней, она и одного-то не знает куда девать, ну ладно бы еще два, но тройня! Надо было, мол, написать от них отказ в больнице в Тосно и дело с концом, но она была после родов такая ошалевшая, что не догадалась, а после – пожалела, но не понесешь же троих детей назад, как-никак не кутята.

– Так бы вот всю рожу ей и расцарапала! – сказала Татьяна, положила на тарелку булку, густо намазанную малиновым вареньем, и сделала рукой такое движение, как будто сейчас была готова вцепиться в лицо бабе из Еглизи.

– Ну вы даете, тетя Таня! – уважительно протянула Ленка.

Татьяна в ответ, уже взяв себя в руки, вздохнула и перекрестилась.

– Сережа говорит, роптать грех. И Писание учит нас, что нужно быть благодарными за каждый наш прожитый день.

Комарова плеснула на тряпочку водки и аккуратно обтерла Сане грудь и плечи. Он пошевелился и приоткрыл глаза.

– Катька…

– Ты молчи лучше, Санечка, тебе разговаривать нельзя. – Комарова намочила еще одну тряпочку, положила Сане на лоб, потом, зажмурившись, отхлебнула из бутылки. Горло обожгло, как крапивой.

– Катька, а мама где?

– Ушла, Санечка.

– Куда ушла? – выдохнул Саня. – Ну, куда ушла, Катька?

– Не знаю, Санечка. На кухню пошла или в огород, скоро, может, вернется.

От водки стало тепло по всему телу, и в коленях как будто покалывало иголками. Комарова сделала еще один глоток, поморщилась и поставила бутылку на стол. В лесу хрипло заорала какая-то птица, потом раздался треск, будто рухнуло старое дерево.

– Это птица с дерева навернулась. – Комарова через силу хихикнула. – Сидела на ветке, червяков из-под коры таскала, таскала, потом стала толстая, как наша бабка Женька, ветка под ней подломилась, и она прямо вниз навернулась. Жалко, ты не видел, Санечка, как она в болото бухнулась. Теперь ее друзья вокруг летают и думают, как ее оттудова доставать. Хочешь посмотреть на птицу?

Она сложила ладони лодочкой, растопырила пальцы, чтобы получились как бы птичьи крылья, поднесла к Саниному лицу и изобразила, как птица летит.

– Жарко, Катька… сними одеяло.

– Нельзя, Санечка.

– Ну сними…

Саня снова закрыл глаза и задышал мелкими частыми вдохами, как будто ему не хватало воздуха. Сыпь на его лице проступила еще ярче.

– Ты бы лучше поспал, Санечка.

– Не могу спать. Мне пауки снятся. – Саня покривил рот, собираясь заплакать.

Комарова подумала немного, взяла бутылку и еще из нее отхлебнула.

– Не бойся, Санечка, если к тебе хоть один паук сунется, я так дам ему по морде, что он у меня до самого Сусанина побежит.

Саня раздумал плакать и слабо улыбнулся.

– Смелая ты, Катька.

– До самого города у меня побежит. – Комарова взяла со стола бутылку и сделала еще один глоток. – Сволочь такая.

– Ты смелая, Катька… ты меня от быка спасала… помнишь, Катька? Как ты его…

Весной на Саню действительно пошел бычок: маленький, едва ли двухмесячный, этой зимы. Пастух то ли недоглядел за ним, то ли и вовсе о нем забыл, и бычок, отставши от стада, зашел в приоткрытую калитку комаровского двора, увидел сидевшего на молодой весенней траве Саню и пошел к нему – скорее всего, из простого любопытства. Ноги у бычка были длинные, покрытые чистенькой рыжей шерстью, и еще немного дрожали, поэтому бычок переставлял их осторожно и при каждом шаге немного покачивался и наклонял голову, чтобы удержать равновесие. Саня перепугался насмерть и заорал, и Комарова, подметавшая прихожую, как была – с подоткнутым на взрослый манер за пояс подолом и с веником в руках, выскочила во двор и, напустившись на бедного бычка, принялась стегать его веником по морде. Бычок удивленно мыкнул и заковылял к калитке, возле нее замешкался, и Комарова, бросив веник, наподдала ему по тощему заду босой ногой.