И оживут слова. Часть I - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Способина cтр.№ 36

— Как тебя зовут? — зачем-то спросила я.

— Боян, — удивленно ответил мальчишка, и меня накрыло темнотой.

День ото дня оставаясь за прочными стенами,

Слышать, как сердце бьется пойманной горлицей,

Знать, что вдали мир прорезан разящими стрелами,

И в ожиданьи беды старухою горбиться.

Губы кусать и заламывать руки до белого,

Думой взлетать над морем орлицею грозною,

Чтоб с высоты отыскать его милого, смелого

И ринуться вниз сквозь чужие ветра промозглые.

Камнем упасть и расправить крыла свои слабые,

Злую стрелу не пустить к его сердцу верному.

Только на миг стать безумною, вечною, храброю,

Вырвать все то, что отмерено злою мерою.

Только стена до небес и замки пудовые…

Веткой застынешь сломанной у околицы.

Будут стучать топоры, будут слезы вдовии,

Будут идти на костры бескрылые горлицы.

Я очнулась с жуткой головной болью и горечью во рту, оставленной травяными отварами. Несколько секунд я вглядывалась в полумрак комнаты и не могла понять, что не так. Потолок был другим. Тоже невысоким и деревянным, но определенно другим. И кровать была другой. За время своего пребывания здесь я успела привыкнуть к пуховой перине Всемилы. Эта же кровать была жестче. И пахла иначе. Нервно усмехнувшись, я решила, что это очередная реальность и я снова в другом мире. «Наша песня хороша — начинай сначала». Вот только второго раза я, пожалуй, не выдержу. Попробовав сесть, я едва не застонала — голова отозвалась резкой вспышкой боли, и меня замутило. Да что же со мной такое? Я вздохнула, осторожно оглядываясь по сторонам.

В комнате царил полумрак. Единственным источником света был фонарь, подвешенный в дальнем углу. Я поежилась, подумав, что, пожалуй, самый большой дискомфорт в Свири у меня вызывает как раз недостаток освещения. Как только заходит солнце, к темноте кроме «кромешная» другого слова и не подберешь. В домах, где источниками света являются только тусклые фонари да печи, сложно чувствовать себя комфортно. Это тебе не городская квартира, где то подсветка от будильника, то огонек телевизора, то таймер музыкального центра. Не говоря об уличных фонарях, свет от которых проникает почти в каждое окно. А здесь даже такая роскошь, как сумасшедшее звездное небо, которого никогда не увидишь в городе, являлась слабым утешением. Романтика романтикой, но в темноте мне было банально страшно. Вот и сейчас я с тоской оглядывала комнату, понимая, что нахожусь здесь впервые.

В чужом доме… ночью... Чудненько. Ночью? Я вскочила, превозмогая боль, и наткнулась босыми ступнями на шерстяные тапки, кем-то заботливо оставленные у кровати. Наспех сунула в них ноги, поджав пальцы, когда ступни закололо. В памяти вспышкой промелькнули события прошедшего дня. Берег, лодья князя, стрела, вонзившаяся в плечо Радима, Альгидрас, утащивший меня прочь от берега... Я почувствовала, как сердце леденеет от страха. Радим отправил меня в безопасное место, под прикрытие стен, Альгидрас благополучно меня туда доставил, но сами-то они остались там, за этим чертовыми стенами, где в воздухе свистят злые стрелы. И как бы сюрреалистично это не звучало, но любая из этих стрел могла… стать смертельной. То есть их вполне по-настоящему могли убить. Более того, пытались это сделать на моих глазах.

Прижав правую ладонь ко рту, левой я оперлась на спинку кровати и почувствовала резкую боль в предплечье. Тут же вспомнились слова старого дружинника: «Стрелой зацепило». Меня зацепило стрелой. Сама фраза звучало странно. Будто не по-настоящему. Я посмотрела на раненую руку. Ожидала увидеть окровавленный и разорванный рукав, внутренне готовясь к приступу тошноты, но на мне было надето другое платье: рукав был целым, а вышивка ничем не напоминала ту, что заставила отшатнуться Альгидраса. Задрав рукав, я обнаружила на запястье аккуратную повязку.

Направившись к двери, я постаралась отвлечься от сильного жжения под повязкой. Ворот платья сполз с плеча, и я потянула его вверх, отметив, что наряд мне явно не по размеру. Нехорошая какая-то традиция — оказываться переодетой неизвестно кем после потери сознания. Одновременно произошли две вещи: я увидела резьбу над дверью и услышала за ней приглушенный голос Златы. Все сразу встало на свои места. Дом Радимира находился ближе к городским воротам, чем дом Добронеги. Логично, что меня отнесли сюда. Оставалось надеяться, что появление бессознательного тела не слишком испугало Злату и что Добронеге не добавилось дополнительных волнений — она и так с утра была сама не своя.

Я остановилась у двери, малодушно боясь ее отворить и встретиться с женой Радима. Сглотнув, подумала, что ей ведь наверняка рассказали о случившемся на берегу: что Радима ранило, а потом он, несмотря ни на что, вышел в море, чтобы нагнать корабль. Умом я понимала, что их мир живет по иным законам: Радим — воин, и война — часть его жизни. Он не раз был ранен до этого. И выживал, и продолжал вновь и вновь поднимать оружие против врага. А сколько таких походов и таких стрел еще будет? Но понимала я это исключительно умом. Сердце же колотилось, как сумасшедшее, при одном воспоминании о ранении Радима, и я ничего не могла с этим поделать. Потому что сухое книжное «свистящие стрелы» (я усмехнулась, вспомнив, как же мне нравилось это выражение — была в нем какая-то музыкальность) вдруг воплотилось в жизнь. Сегодня я впервые увидела, как эта самая стрела вонзается в живого человека. И в одном я была совершенно уверена: мне хватило реалистичности. Повторения этого зрелища я точно не хочу.

Я стояла, прислонившись к двери, отчаянно стараясь уловить интонации Златы и понять, взволнована ли она, расстроена ли. Но Злата говорила тихо, и что-либо различить было невозможно. Внезапно послышался голос Радима, и у меня в буквальном смысле от облегчения подкосились ноги. Я ухватилась за дверной косяк и несколько секунд пыталась просто прийти в себя. Он жив! Все хорошо! С ума тут с ними сойдешь!

Только когда сердце перестало трепыхаться в груди пойманной птицей, я распахнула дверь и замерла на пороге. Радим, живой, с виду невредимый, сидел на лавке у стены, вытянув левую ногу. Его лицо было серым от усталости, и в этот миг он казался гораздо старше, чем был на самом деле. Усталость словно заострила его черты, подчеркнув морщину между бровями и складки у рта. Увидев меня, он резко поднял голову и откинул волосы с лица. В карих глазах застыл вопрос и почему-то беспокойство. Сидевшая возле него Злата вскочила на ноги и бросилась ко мне.

— Как ты? — спросила она, мимолетно дотрагиваясь до моего лба ледяной ладонью.

— Я… хорошо, — непослушными губами прошептала я. — Радим?

Я всматривалась в лицо брата Всемилы, стараясь понять, чем закончился их выход в море, не задавая неуместных и глупых вопросов, ответы на которые настоящая Всемила должна была знать. В этот момент мне казалось кощунственным что-то утаивать, выдумывать… Словно эти чертовы стрелы вдруг разорвали паутину лжи, которой я так старательно опутала себя за эти дни. Радим молча протянул руку. Мозолистая ладонь, в которой с легкостью могли спрятаться обе мои руки, оказалась горячей. Вопреки всем мыслимым законам, это прикосновение моментально меня успокоило. Словно я и вправду была Всемилой, и брат-защитник укрыл сейчас от всех бед.