Битники. Великий отказ, или Путешествие в поисках Америки - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Хаустов cтр.№ 32

Мир меняется, и теперь, с этой абстрактной смертью отца, внезапно меняется весь сакральный ландшафт и сам человек в нем, ибо меняется идея мира, и евангелие уже не подходит для того, чтобы исчерпывающим образом его, этот мир, охарактеризовать. Смерть отца, то есть забвение трансцендентного, крушение ценности, есть прежде всего опрокидывание вертикали – фундаментальная перемена в самом восприятии мира, которое отныне становится горизонтальным. Лучшего места, чем США, для этого фокуса и придумать было нельзя.

Сердцевина этого нового и парадоксального религиозного опыта заключается в том, что меняется его локализация: опыт более не составляет нашего отношения с трансцендентным, он полностью переносится в имманентную плоскость. Теперь истина – это твое личное дело, и отец твой, в общем-то, кто угодно. Вместе с тем истинный опыт размывается, ибо все прежние понятия и значения, некогда конституировавшие трансцендентность опыта, в имманентной плоскости оказываются недействительными. Слово «бог» нам уже ничего не скажет, как и все прочие слова из традиционного религиозного вокабуляра. В немоте своей мы можем теперь только лепетать что-то невнятное или повторять многозначительное «Это».

«ЭТО, судя по всему, название религиозного принципа внутри себя, нечто подобное индуистскому атману» ^[93]. Впрочем, Атман (который, как известно, есть Брахман) нам, по тем же самым причинам, также не подойдет – оставим пустяшное ЭТО. В какой-то момент действительно в речах Дина ЭТО начинает вымещать ссылки на какого-то позабытого, ныне умершего отца. Один из примеров: «Вот, чувак, у того альтиста вчера ночью – у него ЭТО было; он раз нашел его, так уж и не упускал; я никогда еще не видел парня, который мог бы держаться так долго. – Мне хотелось узнать, что такое «ЭТО». – А-а, ну, – рассмеялся Дин, – ты спрашиваешь о не-у-ло-вимом – эхем!» ^[94] ЭТО неуловимо, поэтому даже «эхем» легко может занять его место. Эхем – или, скажем, у-ух: «… я буду чужим и странным, оборванным, как Пророк, который прошел через всю землю, чтобы донести до них темное Слово, и единственное Слово, которое у меня для них было, это «У-ух!» ^[95] Звучит как хлопок одной ладонью. Отказ от слов – ведущий принцип дзэн-буддизма, столь дорогого для Керуака и его героев, важного в этом контексте и для нас, но об этом поговорим чуть погодя.

А пока что для нас проясняется та притягательность фигуры Дина Мориарти для его последователя Сала Парадайза, да и для всех остальных, притягательность, которая сводит с ума и пугает одновременно. Притягательность эта состоит в том, что именно Дин обладает секретом того внутреннего религиозного опыта, который единственно возможен в мире рухнувшей трансцендентности. В старом мире, конечно, за этим секретом ходили к проповедникам и священнослужителям, но отныне им уже нечего нам сказать – из мира трагически и внезапно исчез самый объект их чаяний. Вчерашние учителя сегодня разве что функционеры пустого и жалкого аппарата, барыги народного опиума. Отныне, как сказано, секрет хранят такие как Дин – бродяги, безумцы, буйнопомешанные. За ними идут потому, что они обладают сакральным знанием – они знают, что такое ЭТО.

Знающий ЭТО, конечно, пророк, но сам образ пророка меняется, низводится на землю, становится смешным и нелепым: «Я вдруг понял, что Дин, благодаря своей невообразимо огромной череде грехов, становится Придурком, Блаженным, по самой своей участи – Святым.

– Ты не думаешь абсолютно ни о чем, кроме себя и своего проклятого оттяга. Тебя заботит лишь то, что болтается у тебя между ног, да еще сколько денег или удовольствий ты можешь получить от людей, а после этого ты их просто отшвыриваешь в сторону. Мало того, ты еще и ведешь себя очень глупо. Тебе никогда не приходит в голову, что жизнь – это серьезно и что есть люди, которые пытаются прожить ее с толком, вместо того чтобы все валять дурака.

Вот кем был Дин – СВЯТЫМ ШУТОМ» ^[96].

Мы замираем в двойственности нашего собственного, вслед за Салом Парадайзом, восприятия этой фигуры: он нам смешон, но мы им восхищаемся. Дин вечно маячит перед глазами, то тут, то там, он болтает без умолку, причем несет откровенную чушь, но именно что откровенную – мы заворожены и не можем отвлечься на что-нибудь более осмысленное. В мире без смысла, а смыслом всегда выступал трансцендентный принцип, нас фасцинирует то, что способно дожать до крайности воцарившийся принцип бессмысленности, иррациональности бытия и существования – поэтому так интересен Дин, и поэтому интересен дзэн-буддизм.

Дин и есть дзэн-буддист, готовый архат, всей своей речью выдающий один неподъемный коан длиною в целую жизнь. Как и положено коану, его бесполезно отсылать к какому-то надуманному трансцендентному смыслу. Коан самодостаточен и означает ровно то, что обозначает – он полностью имманентен, он и есть таковость, этовость – ЭТО, о котором вечно бредит Дин. ЭТО приходит на место всех прежних смыслов, но не как очередной из них, а иначе – как пустая клетка, готовая пожрать всякие смыслы, переварить их и выбросить, оставив святым фундаментальное пустое место. Впервые в евро-американской цивилизации пустое становится важнее заполненного, Ничто побеждает Что-то. ЭТО – фигура знаковая, революционная: она объясняет нам, что НЕЧТО уже никому не нужно. Бытие уползает в тень отношения, где функция правит элементом, угнанным в инструментальное рабство.

Разумеется, такой поворот не может быть принят без возражения, даже возмущения. Тот, кто привержен классическому модернистскому миру форм и смыслов, обязан выразить свой справедливый протест. Говорит Норман Подгорец, влиятельный журналист ^[97]: «Этот упор на эмоциональный накал, мысль о том, что быть взвинченным – самое желанное из всех состояний человека, лежит в основе этики „разбитого поколения“ и кардинально отличает его от богемы прошлого» ^[98].

Богема прошлого, с его точки зрения, была во всяком случае интеллектуальной. Не так обстоит дело с богемой XX века. Подгорец продолжает: «Богема пятидесятых – это совсем другое дело. Она беспощадна к цивилизации, она поклоняется примитивизму, инстинкту, энергии, „крови“. Если у нее и появляется интерес к интеллектуальной сфере, они прибегают к мистическим доктринам, иррациональной философии и левому райхианству Единственное искусство, которое признают представители новой богемы, это джаз, в основном его спокойную, «холодную» разновидность. Их склонность к потоку сознания – способ продемонстрировать солидарность с первобытной жизненной силой и импровизацией, которые они находят в джазе, а также выражение презрения к членораздельной, разумной речи, которая, будучи продуктом ума, по их мнению, не что иное, как форма смерти. Изъясняться внятно – значит признать, что вы лишены чувств (разве подлинные чувства можно выразить грамматически правильным языком?), что вы не в состоянии ни на что реагировать (сам Керуак реагирует на все восклицанием «Ого!») и что вы, вероятно, импотент» ^[99].