Про тайгу и про охоту. Воспоминания, рекомендации, извлечения - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Житенёв cтр.№ 86

Россыпи с крупными камнями называют на Алтае курумами, курумниками. Ходить по ним очень сложно в первую очередь из-за того, что камни в них с острыми рёбрами да ещё покрыты лишайниками. В сырую погоду лишайники становятся очень скользкими, а камни – словно намыленными. Поскользнуться и попасть ногой в щель между камнями ничего не стоит. Переходить курумники надо, не торопясь, с шестиком или палкой в руках, и ни в коем случае не прыгать с камня на камень, хотя такой способ передвижения кажется очень привлекательным.

Курумы в отличие от «молодых» осыпей подвижкам не подвержены. Однако бывают и исключения. На Северном Урале, в Печоро-Илычском заповеднике, спускаясь с главного хребта к Печоре, мы забрели в вершинку какого-то безымянного ручья и на довольно крутом склоне упёрлись в типичный курумник. Камни, правда, были средней величины. Спускаться, чтобы обойти его снизу, нечего было и думать – огромные каменья, кусты, не продерёшься. Вверх лезть не хотелось – и так устали. Решили пересечь это место напрямую. Благо пройти-то всего надо было метров тридцать. Когда мы подошли к середине, некоторые камни стали пошевеливаться, а когда почти перешли, по только что пройденному нами месту прогремело несколько хо-о-ороших камешков. Россыпь двинулась, как бы осела буквально на сантиметры. Этого было достаточно, чтобы камни, которые лежали выше, лежали, наверняка, неподвижно не один десяток лет, сорвались и скатились.

После перехода через курум или осыпь человек почти всегда расслабляется, выйдя на ровный склон. Однако в горах расслабляться можно только на привале. Даже на ровном, но достаточно крутом склоне, если поскользнёшься или оступишься, есть опасность укатиться вниз. На крутых да ещё покрытых сухой осенней травой местах такое может случиться запросто. Здесь лучше ходить в обуви с твёрдой подошвой, чтобы надёжно упираться в землю. Мягкую же надо хотя бы обвязать верёвкой в мизинец толщиной.

Юрий Бедарев, о котором я уже не раз упоминал, был непревзойдённым лыжником. Сейчас бы его назвали экстремалом. Ему покорялись такие крутые и скалистые спуски, где и современный горнолыжник не скатился бы. Юрий учил меня, как вести себя, если попадёшь в оплывину. Так там называют снежную лавину. Оплывина – очень точное название. Снежный пласт словно сплывает по склону, струится, но не очень быстро. Хотя, конечно, бывают и полноснежные, катастрофические лавины. Однако, если попадёшь даже в небольшую, неприятностей не оберёшься. Даже не очень длинная может утянуть незадачливого лыжника к скалам, в обрыв, который неизвестно ещё какой высоты. «Если оплывина под тобой пошла, – учил меня Юрий, – ни в коем случае не останавливайся. Катись по ней и вместе с ней. Постепенно выворачивай к краю и выскакивай с неё в сторону». К счастью мне не пришлось применять юрины советы на практике, но всё же однажды я попал в хвост оплывины. Она небыстро протащила меня метров тридцать-сорок и остановилась.

Это грозное явление природы в алтайских степях унесло не одну человеческую жизнь. Однажды и я попал в такую снежную бурю, шёл от села к селу восемь километров целых пять часов и очень сильно обморозился. Приведу очерк об алтайском буране из книги А. А. Черкасова «На Алтае».

«Беда, если вы попадёте под буран, да ещё мокрый, или буран на морозе. А почти весь Алтай может похвастаться своими ужасными и страшными буранами. Это не то, что на Руси называют метелью, – нет!.. Алтайский буран действительно опасен, и это – страшное явление суровой природы; это какой-то ад земли и неба, дружно сплотившийся в одну демоническую силу, которая с ужасным воем и рёвом ветра сыплет снег сверху, поднимает снизу и несёт, и кружит его в такой непроглядной массе, что нет никакой возможности увидать что-либо в каких-нибудь пяти или десяти шагах не только ночью, но даже и днём; это какая-то геенна жизни и смерти, пред которой часто нет спасения и всё мужество человека бессильно. Этот снежный ад не только засыпает дорогу, но и заносит ваших лошадей и заметает экипаж до того, что всё остаётся под снежной пеленой и гибнет, как утлый челнок в пучине моря, но не захлёбываясь в волнах разбушевавшейся стихии, а медленно коченея и застывая в такой ужасной среде мглы и холода. Тут о путешествующих пешком нет и речи – гибель их неизбежна. Это верные мерзляки, как говорят сибиряки; это Божьи свечи, как называют сердобольные старухи.

Конечно, многие из читателей придут к тому заключению, что все попавшие в пути под буран непременно гибнут и отправляются к праотцам, в мир теней!.. Нет, это было бы слишком жестоко и несправедливо со стороны неба. Нет, оно, посылая человеку такое страшное испытание, даёт ему и ту силу противодействия, которая заключается в разуме, соображении и находчивости…

И действительно, по этому данному Богом дару, даже в самые свирепые бураны многие не только едущие в экипажах, но и пешие путники, не желая знакомиться с новым миром духов, сохраняют свою жизнь различными способами. Так, напр., едущие в экипажах, видя невозможность подвигаться далее, тотчас останавливаются, выпрягают лошадей и, настёгивая их, отпускают на свободу; потом поднимают оглобли кверху и затем уже, размявшись работой, залезают в экипажи – возки или повозки – и плотно закупориваются со всех сторон. Если же экипаж некрытый, напр. кошева или простые пошевни, путники выбирают лишние вещи, опрокидывают сани кверху полозьями, поднимают оглобли и забиваются под образовавшийся из экипажа шатёр. По большей части отпущенные на волю нарочно в хомутах лошади выбиваются по присущему им инстинкту, или, вернее, своему особому соображению, в жилые места и этим дают знать жителям, о случившейся беде. По большей части лошади убегают обратно в свои деревни; если же следующая станция или жильё ближе, а буран попутный, они бегут туда, и это ясно доказывает их соображение.

Сибиряки в таких случаях народ бывалый и практичный, они тотчас и сообразят, откуда и чьи лошади, и при первой возможности дают знать подлежащей власти; а она, собрав народ и лошадей, немедленно отправляется на розыски, – конечно, если это возможно, – и по поднятым оглоблям находят живых или мёртвых путников.

Бывали примеры, что спасающиеся таким образом люди сидели по три и по четыре дня под снегом; в 1870 годах ехала по вызову в Ридерский рудник акушерка, которая попала под страшный буран, просидела на возке четыре дня одна-одинёшенька. Её нашли после продолжительного бурана живою. Питалась она пряниками, которые везла в гостинцы, и всё-таки была спасена розыскными партиями сметливых сибиряков. В таких случаях хуже всего сбиться с дороги и попасть куда-либо в сторону, а тем более на края оврага или крутые берега рек. Тут история плохая: несчастные путники улетают в такие снежные трущобы с лошадьми и повозками, что их не спасут никакие оглобли, и только всесильная весна откроет погибших. Вот почему в Сибири дороги те лошади, которые следят дорогу и, чувствуя, её под ногами, ни за что не собьются с пути. Бывают даже такие, которые, бегая на выносе, следят не только ногами, но и нюхают, как собаки…

Тут кстати будет сказать, что в буранных местностях во время сильных буранов и в особенности ночью нередко звонят в церковные или набатные колокола мерными редкими ударами, чтоб заблудившиеся путники, слыша эти звуки, могли хоть сколько-нибудь ориентироваться и попадать на спасительное направление к жилому месту. Бывает, что на видных и известных пунктах зажигают смоляные бочки, которые тоже, как спасительные маяки, направляют несчастных путников. Но всё это полезно только на недалёком расстоянии; однако и эта мера спасла уже многих людей, которые блудили в бураны около самых своих селений, а вместо ворот заезжали оглоблями в окна».