История Сицилии - читать онлайн книгу. Автор: Джон Джулиус Норвич cтр.№ 23

Конечно, его предложение приняли; и разве могло быть иначе? Здесь перед норманнами открывались широчайшие возможности – богатая и плодородная земля, куда этих молодых людей приглашали, почти умоляли прийти, сулила поистине бесконечные перспективы доказать свою значимость и найти достаток. Паломники объяснили Мелусу, что они пришли к Апулию безоружными и потому вряд ли смогут немедленно выполнить его просьбу. Сначала нужно вернуться в Нормандию, но только затем, чтобы провести соответствующие приготовления и привлечь к кампании товарищей по оружию. В следующем году они непременно вернутся, в большом числе, присоединятся к своим новым друзья-лангобардам, и великое приключение начнется.

Южная Италия представляла собой котел, который не переставал кипеть. Окруженная и непрерывно подвергавшаяся нападениям со стороны двух империй и трех религий – ибо мусульмане постоянно устраивали набеги с Сицилии, – эта область объединяла несчетное множество независимых, полунезависимых и мятежных городов, и сильная рука и острый меч всегда находили себе тут применение. Поскольку же норманны считали себя наемниками и всегда брали то, что казалось им ценным и достойным, а византийский наместник с первого взгляда узнавал опытных бойцов, он, должно быть, не слишком удивился, когда, пять лет спустя, хорошо снаряженный отряд норманнов отправился в Апулию – защищать законные владения Византии от продолжающихся подлых нападений разбойников-лангобардов.

Так получилось, что примерно через сорок лет после памятной беседы в пещере архангела Михаила норманны сделались наиболее могущественной силой на юге Италии, в немалой степени благодаря семье некоего норманнского барона, проживавшей на полуострове Котантен; барона звали Танкред д’Отвиль. Сам Танкред прославился исключительно своей упорной плодовитостью. Две жены, одна после другой, родили ему по меньшей мере трех дочерей и как минимум дюжину сыновей, из которых пятеро отправились в Италию, а трое стали признанными вожаками. Один из них, Роберт Гвискар («Хитрец»), заслужил стоять в одном ряду с такими военными гениями, как Юлий Цезарь и Наполеон.

У первого поколения норманнских иммигрантов Сицилия, пожалуй, не вызывала ни малейшего интереса, поскольку имелось чересчур много возможностей, что называется, под рукой. Однако в 1035 году гражданская война, призрак которой витал над островом уже несколько лет, вдруг стала реальностью. Эмир Палермо аль-Акхал столкнулся с войском мятежников, которое возглавлял его брат Абу Хафса и которое было усилено 6000 воинами из Африки под командованием Абдуллы, сына Зифрида, халифа Кайруана. Отчаявшись, эмир обратился за помощью к императору Михаилу IV в Константинополе. Михаил не захотел упускать такой шанс. Постоянные набеги арабских пиратов, что базировались на Сицилии, на Восточное Средиземноморье наносили изрядный урон византийской экономике. Страдали не только прибрежные города; константинопольские купцы жаловались, что пираты повсюду: цены на импорт опасно выросли, внешняя торговля испытывала трудности. Была и еще одна причина вмешаться. Для всех греков Сицилия являлась частью Византии по «праву рождения»; остров до сих пор мог похвастаться немалой долей грекоязычного населения. То обстоятельство, что Сицилией по-прежнему владели язычники, уязвляло имперскую безопасность и национальную гордость. Арабы должны уйти.

Прежде чем император успел собрать значительные силы, пришла весть, что эмир аль-Акхал убит; но восстание быстро распространялось по Сицилии, и мусульмане, все больше и больше погрязавшие в междоусобицах, вряд ли смогут, как виделось, оказать серьезное сопротивление хорошо спланированному византийскому нападению. Поэтому приготовления продолжались, и в начале лета 1038 года корабли отплыли из Константинополя. Командовать экспедицией поручили величайшему среди тогдашних византийских полководцев Георгию Маниаку. По своему характеру и по внешнему облику он казался сверхчеловеком. Византийский хронист Михаил Пселл писал:

Я сам видел этого человека и дивился на него… Чтобы смотреть на него, людям приходилось закидывать головы, словно они глядели на вершину холма или высокую гору; его манеры не были мягкими или приятными, но напоминали о буре; его голос звучал как гром; а его руки, казалось, подходили для того, чтобы рушить стены или разбивать бронзовые двери. Он мог прыгать, как лев, и его хмурый взгляд был ужасен ^[52].

Экспедиция отправилась на Сицилию не сразу, но сначала двинулась в Салерно, чтобы пополнить свои ряды воинами лангобардского вельможи Гаймара. Тот был рад помочь: постоянный приток изнывавших от скуки норманнских авантюристов, хищных и совершенно беспринципных, нарывавшихся на неприятности и вынужденных, что называется, жить с земли, доставлял ему немалые хлопоты. Триста самых молодых и крепких норманнов присоединились к войску и вместе с италийцами и лангобардами взошли на византийские корабли. Среди них, разумеется, были и Отвили.

Приблизительно в конце лета 1038 года Георгий Маниак высадился на сицилийскую землю. Поначалу он сметал все на своем пути. Мессина пала почти мгновенно, за ней последовала Рометта, ключевая крепость, которая господствовала над северной прибрежной дорогой в Палермо. О следующих двух годах хронисты молчат; но представляется очевидным, что Сиракузы пали в 1040 году после тяжелой осады. Норманны безусловно сыграли свою роль: Гильом, старший из братьев Отвилей, лично ссадил с коня эмира и оставил того лежать мертвым на земле, тем самым заслужив прозвище Браш-де-Фер, «Железная рука». Но главным творцом византийского успеха был, конечно же, Маниак, сумевший правильно организовать разведку и отдававший своевременные и необходимые полководческие распоряжения. Потому весьма трагично, что именно тогда его отозвали в Константинополь.

Впрочем, виноват прежде всего он сам. Маниак никогда не скрывал своего презрения к Стефану, командиру флота и бывшему конопатчику кораблей, который, благодаря удачному браку много лет назад, проснулся однажды утром зятем императора. Многие споры между ними были по преимуществу односторонними – флотоводец откровенно боялся Маниака, намного превосходившего его ростом; через несколько дней после взятия Сиракуз Маниак вышел из себя, схватил Стефана за грудки и потряс так, что у того застучали зубы. Это была роковая ошибка. Стефан спешно известил своего шурина-императора, обвинив товарища по оружию в государственной измене. Маниака отозвали в Константинополь и без церемоний бросили в тюрьму. Его преемник, евнух по имени Василий, оказался таким же недееспособным, как Стефан; греки утратили боевой дух и начали отступать. Но норманны отказались признавать поражение. Возник спор из-за добычи, которой, по утверждению Отвилей и их товарищей (вероятно, справедливому), норманнам досталось меньше, чем полагалось. В итоге норманны покинули византийское войско и немедленно вернулись на материк.

Там их могущество продолжало расти; и неудивительно, учитывая обстоятельства, что к середине столетия оно вызвало серьезную обеспокоенность папства. Норманны теперь стояли фактически на пороге Рима; вряд ли что-то могло помешать им войти в сам Вечный город. Папа Лев IX решил опередить события. Он собрал войско и выступил против норманнов. Две силы сошлись 17 июня 1053 года близ Чивитате, на берегах реки Форторе; папское войско было разгромлено. Норманны выказывали плененному папе всяческое уважение и доставили его в Беневенто, где и продержали почти год, пока определялись, так сказать, контуры будущего. Подробности пленения нас не касаются; достаточно будет отметить, что шесть лет спустя в городке Мельфи новый папа Николай II короновал Роберта Гвискара как правителя Апулии, Калабрии – и Сицилии.