Офелия заметила под огромными медными вентиляционными трубами скорчившиеся силуэты мужчин и женщин. Больше никто на борту не плакал и не смеялся. Забившись в слишком большое для него кресло и катясь в нем по помещению вентиляторной, Амбруаз всё шире распахивал потрясенные глаза. Свернувшийся комом шарф прижимался к нему.
– Планетарная память, планетарная память… – повторял юноша.
Позади него, в самой глубине последнего коридора, отсвечивало огромное окно капитанского мостика.
Торн был прав, они почти на месте.
Офелия еле передвигалась на негнущихся ногах. Она пребывала в состоянии борьбы со всем своим телом, борьбы более страшной, чем все годы внутренней инверсии, более сбивающей с толку, чем результаты выравнивания. Она чувствовала себя лишней. Они все были лишними. Ни один из них не имел права находиться там, где когда-то, прежде чем обратиться в прах, существовала земля старого мира.
В пилотской кабине из бортовых пультов управления были вырваны все циферблаты, место пилота лишилось штурвала и всех положенных рычагов. Разгром оказался еще более катастрофичным, чем Офелия могла вообразить. Море облаков уже проникало сквозь трещины в стеклах, распространяя туман внутри кабины. Ощущение давления было непереносимым.
– Мы ничего не сможем здесь сделать, предварительно не набрав высоту, – сказал Торн.
Он бесцеремонно оттолкнул мужчину, застывшего у радиотелефонной консоли, и занял его место. Включил радио и приник к рожку переговорной трубки. Несколько раз сглотнул, тоже борясь против всех своих атомов; потом его голос сурово разнесся по помещениям корабля:
– Слушайте все. Мы слишком тяжелы.
Отголоски накладывались на его речь, поэтому он делал паузу после каждого слова. Он скинул мундир. Его рубашка насквозь промокла, облепив позвоночник, который ему пришлось согнуть, чтобы держаться на уровне рожка. Торн больше не старался скрыть свой северный акцент.
– Мы выходцы из разных Семей. Вы с Циклопа? Перейдите в состояние невесомости. Вы с Весперала? Примите газообразный вид. Вы с Титана? Уменьшите вашу массу. Если на борту есть кто-нибудь с Зефира, вызовите восходящие ветры. Возможно, вы больше не граждане Вавилона, но это не умалило того, кто вы есть. Каждый из вас может помочь нам всем вернуться на твердую землю.
Когда бесчисленные отголоски смолкли, наступило очень долгое молчание. Туман сгущался с каждой секундой. Потом металлические конструкции гондолы издали жуткий стон. Офелии показалось, что она стала чуть тяжелее, хотя это было едва ощутимо. Как ни парадоксально, непереносимое чувство, которое так давило на нее, мало-помалу ослабло. Они поднимались.
– Вроде сработало, – заявил Торн в переговорный рожок. – Продолжайте.
Отовсюду неслись крики облегчения, пока воздушный корабль всплывал в звездную ночь. Даже Торн позволил себе выдохнуть.
Офелия глянула на этого верзилу, за которого вышла замуж, несмотря на неодобрение обеих семей. Она гордилась им как никогда. Он откашлялся, перехватив поднятый на него взгляд, – и отголоски воспроизвели его кашель в акустических трубах всего дирижабля.
– Это лишь передышка, – тихо предупредил он, прикрыв рожок. – Мы по-прежнему затеряны неизвестно где и плывем по воле ветров. Что будем делать?
У Торна был властный характер; директивы всегда раздавал он. Офелию потрясло то, что сейчас он ждал приказаний от нее, причем с безоглядным доверием. Она встряхнулась. У нее не было ни малейшего желания вновь испытать погружение в пустоту и полную беспомощность.
– Я анимирую дирижабль.
Даже для ее собственных ушей это прозвучало бессмысленно. Торн приподнял брови.
– Ну, пускай не весь дирижабль, – поправилась она, – а его механизмы пилотирования. Леди Септима повредила только приборы ручного управления.
– Твой анимизм это может?
– Конечно, раз у меня нет другого выбора.
Офелия встала перед центральной панелью, где должен был находиться штурвал, лицом к чернильно-ночным стеклам, из которых смотрело ее отражение. Совсем маленькая женщина, лишенная части своих свойств, у руля воздушного судна.
«Не просто маленькая женщина, – подумала Офелия, выдержав взгляд отражения. – Капитан».
Она тверже уперлась ногами в пол, выпрямилась и взялась за воображаемый штурвал. Пришел момент по-умному использовать свою выровненную тень. Все члены ее семьи обладали даром давать вторую жизнь пришедшим в негодность вещам; сейчас ей предстояло доказать, что она тоже этого дара не лишена.
Она сделала вращательное движение налево, представив все внутренние зубчатые передачи и кабели, как если бы речь шла о ее собственных мускулах. После некоторой заминки дирижабль медленно сменил курс. Она повела руками в обратном направлении, чтобы исключить случайность; дирижабль повернул направо.
Может, Офелия больше и не являлась проходящей сквозь зеркала, но и совсем уж беспомощной она тоже не была.
Позади нее раздались восторженные аплодисменты. Амбруаз присоединился к ним у пульта управления; звук, производимый его инверсивными ладонями, хлопающими тыльной стороной друг по другу, был немного странным.
– Из вас получился бы very достойный таксвист, miss! Осталось только выбрать направление.
– Вот вам и выбирать, – неохотно признал Торн. – Лазарус обучил вас картографии. У моих энциклопедических познаний есть свои пределы.
– Трудно с точностью вычислить, куда занесло нас Дыхание Нины, sir. Здесь мы тверди нигде не найдем. Может, стоит развернуться и двинуться на Вавилон?
– Вы что, на тюрбан упали, молодой человек?!
Офелия вздернула брови. Это был брюзгливый голос профессора Вольфа. Его черный пиджак выплыл из темноты коридора, пока сам он с трудом продвигался к ним. С его бородки над ортопедическим воротником стекал пот. Он тащил на спине бессознательное тело Блэза, чей острый длинный нос свешивался на профессорское плечо.
– Оставьте, – проворчал Вольф, увидев, как Офелия переменилась в лице от беспокойства. – Его вонь вырубила. Обонятели – они все такие. А пока что, главное, не вздумайте везти нас обратно на Вавилон. Там всё очень скверно складывается, город на грани гражданской войны. Войны, в которой люди вроде нас, – добавил он, встряхивая на спине безвольное тело Блэза, – стали врагами, подлежащими уничтожению.
– Я тоже считаю, что мы должны поискать убежища где-нибудь еще, – встрял пассажир, до того валявшийся в углу кабины. – Тотем – самый близкий к Вавилону ковчег; мы можем укрыться на нем.
Мужчина, которого отодвинул Торн, выполз из-под радиотелефонной консоли и в свою очередь присоединился к обсуждению.
– Тотем? Это слишком далеко, мы никогда туда не доберемся! И уж точно не с поврежденными средствами связи и без профессионального пилота. Вoy
[71] в кресле прав, мы должны вернуться на Вавилон.