Здешнее пространство, как и в общежитии, было завалено коробками с бракованными изделиями: беззубыми расческами, ломаной бижутерией, дырявыми горшками, погнутыми ложками – ничто из этого даже отдаленно не напоминало продукцию Рога изобилия. Офелия содрогнулась при мысли, что им с Торном никогда не удастся обнаружить причину, последствия которой бросались в глаза на каждом шагу.
Среди этой свалки Офелия обнаружила пенсне. Оно оказалось в плачевном состоянии – похоже, кто-то из сотрудников нечаянно сел на него. Единственное оставшееся стекло, да и то растресканное, свисало с оправы. Оно было черным.
Офелия подсунула его под очки, прижала к глазу. И тотчас всё окружающее преобразилось. Каждую перегородку, каждую лампу, каждый предмет окутывала жутковатая белесая дымка, которая непрерывно рассеивалась и снова сгущалась вокруг них. Вентиляторы, словно корабельные винты, нагнетали в пространство ту же дымку, и она расходилась по залу широкими концентрическими кругами.
– Что же это?..
Шепот из уст Офелии материализовался в такую же дымку, которая, в свой черед, разошлась вокруг нее.
Офелия попыталась схватить эту белесую субстанцию. Но ее собственная рука вдруг раздвоилась прямо у нее на глазах. Одна из рук была черной и такой же твердой, как стеклышко, прижатое к глазу; вторая – белая и расплывчатая – не совпадала с первой.
Но на этом сюрпризы не кончились.
При каждом движении или даже ничего не делая, Офелия отбрасывала вокруг себя часть своей тени. И временами эта тень, перед тем как окончательно рассеяться, возвращалась к ней в размытом виде, подобно вновь прихлынувшей волне, – такая неуловимая, что ее с трудом можно было заметить, несмотря на черное стеклышко пенсне.
Но Офелия видела не только тени. Она видела также и отголоски.
Значит, пенсне наблюдателей действовали как фотонегатив: они обнаруживали то, что было скрыто от невооруженного глаза. И тени, и отголоски бесследно исчезли, как только Офелия перестала рассматривать их в пенсне. Ей очень хотелось унести его с собой, но поврежденное стекло рассыпалось у нее в пальцах.
Итак, каждая вещь обладала тенью. Более того, тени и отголоски были различными проявлениями одного и того же феномена.
Ну что ж, это хорошее начало.
В поисках ответа Офелия обошла одну за другой все лаборатории и всюду обнаружила неработающие дистилляторы, грифельные доски, испещренные уравнениями, весы, похожие на те, которыми пользуются на почте, и множество других измерительных приборов. Усилившаяся физическая неловкость и боль от укуса Космоса не упростили ей задачу: она подолгу возилась с каждым ящиком, чтобы открыть его. А научные записи были настоящей абракадаброй.
И повсюду фигурировали два слова: «aerargyrum»
[49] и «кристаллизация». Офелия понятия не имела, что это значит, зато в одном из отчетов наткнулась на фотографию Космоса. Пролистав текст, она увидела, что каждая строчка соответствует какой-то дате, но надпись неизменно гласила одно и то же:
«Подопытный неспособен к кристаллизации. Семья не требует его возвращения. Рекомендован к протоколу № 1».
Офелия пробежала глазами приложения к отчету – в частности фотографии, подобные тем, что она видела в директорском архиве. На каждой из них было видно, как от тела Космоса отделяется тень, словно его подобие шагнуло в сторону от оригинала. К этим снимкам прилагались рисунки, в которых Офелия не без удивления сразу признала характерную манеру Секундины. На самом деле они представляли собой не законченные работы, а скорее наброски, и на всех без исключения фигурировал один и тот же темный силуэт. Внизу, под каждым из них, рукой сотрудника была проставлена дата.
Значит, Секундина видела тени людей? Но даже если и видела, почему ее рисунки были настолько важны – ведь в Центре девиаций умели фотографировать тени?
Офелия стала поспешно разыскивать отчет о себе самой. И нашла его в отдельном ящике. Этот документ был не таким подробным, как у Космоса, – с учетом того, что она приобщилась к альтернативной программе совсем недавно. Но в начале стояла всё та же фраза:
«Подопытная неспособна к кристаллизации. Семья не требует ее возвращения. Рекомендована к протоколу № 1».
Однако Офелию ждал шок – ниже эта фраза изменилась:
«Подопытная способна к кристаллизации. Семья не требует ее возвращения. Временно оставлена в протоколе № 1. В ближайшем будущем запланирован перевод в протоколы № 2 и 3».
Офелия просмотрела приложенные снимки. Они очень походили на первые, на них был виден всё тот же промежуток между телом и тенью. Ничего нового. Так же обстояло дело и с рисунками Секундины, однако последние из них выглядели совершенно иначе. Торопливо набросанная тень как бы распадалась в верхней части, словно кто-то злобно надрезал ее ножницами в районе плеча, решив отсечь всю руку, сверху донизу.
Сквозь черное стеклышко Офелия ничего такого не увидела. Неужели Секундина угадывала то, что снимки и пенсне еще не умели показывать?
И ей вспомнился рисунок с гвоздем. Вспомнилось и другое изображение – сплошь красное, словно залитое кровью. И старуха на рисунке. И чудовище.
Но тут замигали лампочки, и Офелия встрепенулась. Нужно было воспользоваться вторым коротким замыканием, чтобы незаметно покинуть лабораторию. Времени оставалось совсем мало.
Офелия начала торопливо просматривать другие документы, как вдруг ее внимание привлек один из письменных столов, на котором царил чудовищный беспорядок. Там были свалены в кучу десятки, если не сотни документов; владелец бокса, видимо, не найдя чистой бумаги, исписал даже столешницу из ценной породы дерева. На что уборщики помещения откликнулись запиской, лежавшей тут же: «А бумага для кого – для кенгуру, что ли?»
Офелия подошла, чтобы просмотреть записи. И с первого взгляда узнала характерный шрифт текстов Книг. В попытках раскрыть смысл загадочных букв исследователь испещрил страницы многочисленными стрелочками и кружочками, но, судя по множеству зачеркнутых слов, не добился успеха.
Работы Элизабет по декодированию.
Генеалогисты специально направили ее сюда с этой целью, но почему Книги представляли для них такой интерес? Неужели потому, что в них скрывалась тайна бессмертия Духов Семей? А в чём состоял интерес Центра девиаций? Чего тут ждали от декодирования? И какое отношение оно имело к теням и отголоскам? И чем могло помочь в поисках Рога изобилия?
Офелия понимала, что не успеет изучить до пятого гонга такие груды материалов и найти ответы на все вопросы. Сейчас ее мозг уподобился этому залу, разделенному на ячейки: он видел отдельные шестерни, но никак не весь механизм.
Хватит.
Евлалия Дийё передала собственную память Другому, который, в свою очередь, передал ее Офелии. И теперь настал момент использовать эту память по назначению. Придвинув к себе стул, она села перед столешницей, которую Элизабет сплошь исчертила загадочными знаками. Это был язык, некогда изобретенный Евлалией.