– Успокойся, – повторил Космос, уже повелительно. Теперь он совсем не походил на веселого юношу, который угостил ее булочкой в первый день. Офелия слишком поздно поняла, что его инверсивность заключалась в биполярности
[46]. При других обстоятельствах она оставила бы его в покое, но сейчас ее подстегивало нетерпение.
– Они ведь и тебя заставили проделать опыт с телефоном, не так ли? – допытывалась она. – Можешь хотя бы сказать мне, услышал ли ты что-нибудь? Какой-нибудь отголосок, который звучал ненорм…
Космос бросился на Офелию так свирепо, что они оба рухнули на гравий. Он вцепился ей в плечи и задышал в лицо. Его узкие глаза выкатились из орбит, дыхание стало хриплым, рот ощерился, показывая зубы, облепленные чечевицей.
– Успокойся!
Офелия не понимала, кому он отдает этот приказ – ей или себе самому, – вообще ничего уже не понимала. Она попыталась оттолкнуть от себя его тело, навалившееся на нее, но чем больше отбивалась, тем сильнее Космос вонзал ногти ей в плечи. Он тряс ее и бил головой о землю с такой неистовой яростью, что она почти теряла сознание от этих ударов.
– Успокойся! – вопил он. – Успокойся!
Офелия уперлась рукой в его подбородок, чтобы отстраниться, но тщетно. Он придавил ее своим телом, и она не могла высвободиться без посторонней помощи. Сотрудники бесстрастно наблюдали за этой сценой, делая записи, и она смутно видела их серые фигуры. Инверсы боязливо подошли ближе; Секундина, стоявшая среди них, рисовала с лихорадочной скоростью, словно боялась, что Офелия и Космос переменят позу. Что касается нянь-автоматов, то они воздерживались от вмешательства, как будто эта ситуация не имела к ним никакого отношения. Значит, ни одна из них так и не поможет ей?
И тогда Офелия инстинктивно прибегла к своим когтям, как сделала это в амфитеатре во время столпотворения. Но, несмотря на то что Космос прижался к ней вплотную, они не подействовали. Видимо, их мощь иссякла так же, как ее анимизм. Офелия испустила крик, когда Космос впился зубами в ее руку. Казалось, он готов ее растерзать.
Она широко раскрыла глаза. Неужели его никто не остановит?! Неужели ему позволят убить ее?!
Наконец зубы и ногти Космоса оторвались от Офелии: это один из сотрудников обхватил его за талию и оттащил подальше.
– Вставай, Евлалия.
Голос был женский. Офелия не заставила себя просить дважды – она отползла подальше, прижав к животу раненую руку.
Сотрудница как могла удерживала разъяренного Космоса, а тот яростно выл с пеной у рта. Удар локтем прямо в лицо женщины откинул назад ее капюшон.
Это была Элизабет.
Офелия совсем забыла, что та работает в Центре. Рот девушки был в крови: удар Космоса поранил ей губы, а может, даже сломал зуб, но, несмотря на это, она сохранила хладнокровие. И по-прежнему крепко обхватывала талию Космоса, чьи разъяренные жесты мало-помалу утрачивали силу. Его эмпатия впитывала, как губка, спокойствие Элизабет, глаза постепенно теряли свой гневный блеск, становясь абсолютно пустыми.
Наконец он безвольно плюхнулся лицом в землю, бормоча:
– Пусти… Пасти… Расти… Прости…
Элизабет мягко выпустила его из рук. И устремила на Офелию усталый взгляд из-под своих тяжелых век, не обращая внимания на сотрудников, которые наблюдали за ней со стороны, неодобрительно покашливая, как строгие судьи.
– Ты не очень-то презентабельна.
Офелия указала на брызги крови, смешавшиеся с веснушками Элизабет. Даже без очков она ясно видела их.
– Да и ты тоже неважно выглядишь.
И они обменялись беглыми улыбками, которые длились всего миг. Подошедшая няня-робот Офелии сильно дернула свою подопечную за ухо. Бороться с машиной, пусть даже переодетой в женщину, было бесполезно. И Офелии поневоле пришлось тащиться за ней через бесконечный лабиринт каруселей, галерей и лестниц до своей комнаты, где ее заперли на ключ.
– Вы сегодня были непослушной, darling, и за это я лишаю вас игр и еды до… до завтрашнего дня!
Оставшись в одиночестве, Офелия долго металась по комнате, слепо натыкаясь на колченогую мебель, в бесплодных попытках разрешить одолевающие ее вопросы и прислушиваясь к ударам послеполуденного гонга; потом, выбившись из сил, легла в пенную воду ванны. На плечах кровоточили ранки от ногтей Космоса, кисть распухла от его укуса, а кривые зеркала свидетельствовали о том, что механические пальцы няни оставили ссадину на ее ухе. Но самую острую боль Офелия чувствовала в затылке: вытаскивая из волос мелкие камешки, она нащупала огромную шишку.
Ладно.
Долгие дни протекали без единого происшествия, и вот теперь, буквально за несколько минут, она обнаружила подлинную сущность Другого, вызвала ярость Космоса и недовольство Центра.
Лежа в ванне и переосмысливая ситуацию, Офелия поняла: то, что она сказала в телефонную трубку, было капитальной глупостью. Она предложила Другому встретиться с ней. А что, если эта просьба дошла до него? Что, если он поймает ее на слове, решит выполнить эту просьбу и заявится к ней в комнату, всё уничтожая на своем пути? Да, сегодня она, может быть, узнала о нем чуть больше, но по-прежнему понятия не имела, каким образом взяться за дело, чтобы уничтожить отголоски, способные разрушать ковчеги.
Офелия уже в пятый раз вывернула свою пижаму, не в силах отличить лицевую сторону от изнанки, как вдруг в ее дверь поскреблись, а затем она услышала торопливо удалявшиеся шаги.
Кто-то подсунул под дверь сложенную бумажку.
Офелия развернула ее, и оттуда высыпалась на пол кучка сухофруктов. Ей пришлось чуть ли не вплотную поднести бумажку к глазам, чтобы разобрать крошечные буковки:
Сожалею.
Теперь ты понимаешь, почему снаружи меня никто не ждет.
А тебя ждут сегодня вечером.
Под этими словами она увидела неумелый рисунок – фигуру, отдаленно похожую на статую колосса. У Офелии заколотилось сердце. Торн! Неужели он доверился Космосу, чтобы условиться с ней о встрече?! Но как это возможно? Ведь Наблюдательный центр с самого начала не допускал его к инверсам.
Офелия скомкала записку и бросила ее в унитаз. Сквозь полоски жалюзи пробивались лучи заходящего солнца. Что же ей делать? Как выбраться наружу сегодня вечером? Торн наверняка рассчитывал, что анимизм Офелии поможет ей отпереть дверь комнаты, как она сделала это в замке Беренильды, в ночь своей самовольной прогулки. Но он не знал, что ее семейное свойство здесь, в Центре, уже не работает. Настенные часы без стрелок оплевывали ее своими колесиками, когда Офелия проходила мимо, и она давно уже перестала подкладывать книги под ножки кровати – те всё равно выбирались из-под них, забавы ради, прямо посреди ночи.