Больно ли мне? Да мне от боли биться головой о стены хочется… Мне терять тебя больно. Да, я уже стала частью тебя. Я трансформировалась, Джокер. Не знаю кто я теперь. Может быть я ищу тебе оправдания, а может быть я такая же, как и ты… Но я уже сделала свой выбор. А Нина… пусть она нас простит. Пусть простит мне мою одержимость тобой. И да, мне страшно. Мне страшно остаться в этом мире без тебя. Ты отнял у меня все… ты, по сути, разрушил мою жизнь. Не отнимай у меня последнее, что осталось — самого себя. Или возьми меня с собой.
«Правда, мне кажется, ты не из тех, чтобы опустить руки на полпути. Ты, наверняка, решила узнать всё, моя упертая девочка, и ни за что не станешь выкидывать эту флешку, не прослушав ее до конца. А ведь я бы хотел, чтобы ты сделала именно так. Выбросить ее к чертям собачьим в окно, вышвыривая меня из своего мира. И тогда, возможно, мне будет гораздо легче, потому что совесть не будет мучить. Ты тоже усмехнулась словам о совести? Не буду говорить, что у такого монстра она может быть. Не может. Она атрофировалась, изменилась, уменьшившись до размеров молекулы, и вот-вот грозит лопнуть и исчезнуть окончательно.
А ты знаешь, нет. Всё же нет. Не отступился бы от тебя, будь у меня еще один шанс. Снова и снова писал бы тебе, эгоистично желая хотя бы ненадолго насладиться тем счастьем, которое пил всё это время. Счастьем крепостью в семьдесят градусов.
Я ведь и тебе свой приговор вынес. И даже сценарий придумал особенный. Хотел, чтобы он ту же боль почувствовал, потеряв сестру… А теперь самого колбасит только от мысли, что вред могу тебе причинить».
Ключи не попадают в зажигание, пальцы не гнутся ледяные.
Двигатель взревел, и я сорвалась с места, вдавливая педаль газа. Как назло, дождь градом, и молнии вспышками режут сизые облака. Взгляд на спидометр… и больше нельзя… нельзя в городе. А мне кажется машина, как черепаха ползет. Сердце в горле колотится. Каждую секунду отстукивает. Болезненные удары. Вместе с той сиреной. Воет внутри меня. Оглушительно громко, а меня трясёт от понимания, что, возможно, я уже не успею… Не успею. Потому что он прощался со мной. Я это между слов его услышала. Слишком хорошо знала. И трэк… он на повторе в голове. Какая весна, любимый? Нет весны без тебя и зимы нет. Ничего нет. Мира нет. Не смей меня бросать.
«Ты ищешь ответы на свои вопросы… а я даже не знаю, что рассказать тебе. Я бы хотел сейчас говорить совершенно другое. Хотел рассказать, как сильно люблю тебя. Кстати ты знаешь, что это такое — любить СИЛЬНО? Словно одержимый желать, чтобы ты была со мной, даже когда меня нет? Сообщения на автоматическую отправку, зная, что ты будешь думать обо мне и улыбаться, получая их. Даже будучи с другими. С другим. Сильно — это когда в груди будто тисками давит с такой мощью, что трудно дышать от ощущения будто крошатся рёбра. Даже когда ты рядом со мной, даже когда я в тебе, я продолжаю чувствовать эти тиски внутри. Ни минуты покоя. Из-за них корежатся внутренности и катастрофически не хватает кислорода. Вечная агония. И я не знаю, насколько меня хватит терпеть её».
Знаю, любимый, знаю. Я чувствую. Зеркальным отражением чувствую. Все что ты говоришь. Каждое слово, каждый твой вздох… Ты представляешь, что это значит — СЛЫШАТЬ тебя? Больше не читать, не придумывать, а иметь эту возможность слышать. Ты только терпи. Я же терплю. Терпи для меня.
Впереди пробка. Вереница машин, выстроенных в ряды перед мостом. И у меня от отчаяния вырывается стон. Ну почему именно сегодня? Сейчас… Почему когда мне так надо успеть? Когда это проклятое правосудие иным должно быть. Правильным. Наконец-то правильным, а не подлым… Он заслужил правильное…
«Тебе не надоело еще слушать признания психа? Я бы отдал свои оставшиеся минуты, чтобы узнать, перематываешь ли ты запись до более интересных моментов или всё же сидишь на своём уютном фиолетовом диване, обхватив колени руками, и продолжаешь слушать мой голос, как обычно перебирая пальцами обшивку. Ты всегда так делаешь, когда нервничаешь. Когда ждешь сообщений от меня. Я знаю. Я ВИДЕЛ.
Наверное, это будет выглядеть цинично, но я приношу свои соболезнования за смерть твоего отца. Он, скорее всего уже умер, как, впрочем, и твой брат. Я не знаю, простишь ли ты меня за их смерть… Хотя мне твоё прощение и не нужно. Я к его смерти шел годами. Я был бы рад твоей ненависти, Мира. Я бы глотал ее отравленные пары открытым ртом, смакуя едки оттенки, опаляющие глотку.
Это я вложил пистолет в руки твоего отца и отправил к твоему брату. Почему именно пистолет? Такие люди, как Лазарь Вениаминович Белозеров, не станут марать себя и окружающее пространство реками крови, как это любил делать я. Они, скорее, обойдутся небольшим огнестрельным оружием, предпочитая оставить одну аккуратную дырочку на дорогом костюме своей жертвы… и в собственной голове. Потому что не перенесут такого позора, как осуждение за убийство и газеты, крикливыми заголовками треплющие его громкое и честное имя. Всегда думал, почему такие уравновешенные, хладнокровные, благоразумные… идеальные люди совершают убийства. Что способно толкнуть их за ту грань добра? Твоему отцу не хватило бы видеозаписей любовных игрищ ублюдка-сына. Ему нужно было крушение всех его иллюзий. Нужен был полный апокалипсис того мира, который он создал и в котором он жил. И тогда я отправил ему аудио-признание Дмитрия Лазаревича в совершенном убийстве. Одного из лучших адвокатов в стране, а по сути — жестокого убийцы. Ты слышала его слова, Принцесса, и я, надеюсь, что сейчас ты чувствуешь к нему хоты бы отголоски той ненависти, которой живу я. С его смертью она не исчезла, а только возросла. Потому что эту тварь убил другой. Но я решил, что у твоего отца на это прав больше. Так будет справедливо. Я лишь помогу ему прийти к этому решению… После того, как ты рассказала мне про пожар, я понял, кто был замешан в нем. Слишком много случайностей на одну маленькую девочку».
Я даже была должна его ненавидеть… Он прав. По всем законам природы должна была презирать за то, что он отправил это видео отцу. И не могла. Я больше не представляла свою жизнь без него. Свое завтра без него и послезавтра. И не имело значения, что он рассказывал мне почему. Не имело, потому что я и так знала. Все уже знала… Знала о том, как невиновного парня обвинили в смерти его семьи, знала о том, что мой ублюдок-брат его засадил, прикрывая свой зад. Знала, каким вышел мой мужчина из проклятой психушки. И кто в этом виноват, тоже знала.
А отец… отец принял верное решение. Решение, которое, помимо боли, вызывало во мне восхищение. Он был сильным человеком. Решительным и очень сильным. Дима всегда его боялся. Дима… который убил Сашу и ненавидел меня всю мою жизнь…
Я посигналила машинам впереди и выглянула в окно. Черт! Ни конца, ни края этой пробке. По радио как раз говорили о сошедшей с рельс электричке за окружной. От отчаяния на глаза навернулись слезы, и я еще раз яростно посигналила. С какой-то хрупкой надеждой снова набрала его номер… отключен телефон. Ненавижу, когда ты это делаешь! Я это ненавижу! Костя… ненавижу тебя. Пожалуйстааааа, подожди меня. Не уходи!
«Достать аудиозапись у зама твоего брата оказалось легко, гораздо труднее было „уговорить“ парня на беседу. Не буду рассказывать, как добился этого, но через несколько часов очень доверительного общения, Олег Иванович Котов с радостью передал мне запись. Всё же недооценивал его твой брат, а тот оказался не промах. Решил оставить себе на память разговор с возлюбленным по пьяной лавке. Рассчитывал шантажировать его в случае разрыва отношений, видимо. Ты никогда не задумывалась, Мира, о том, что в вашей семье тем самым уродом был всё же не младший брат, а старший? А твой отец, наверняка, понял это. Осознал, заряжая оружие и надевая свой отутюженный пиджак известной марки.