Друзская сага - читать онлайн книгу. Автор: Марк Квит, Аркадий Маргулис, Виталий Каплан cтр.№ 12

Первая встреча двух родов прошла холодно, но успех был достигнут. Аталла, не скрывая обиды, отказались от кофе, но дали слово забыть оскорбления. Сархан, в свою очередь, пообещали отозвать из полиции претензии по уголовному расследованию. Через неделю они предоставили доказательства, что обвинения с семьи Аталла сняты, и препятствия к примирению устранены. В назначенный день едва ли не вся деревня собралась у входа в Народный дом. Сотни сельчан стояли бесконечной шеренгой в ожидании шейхов. Ходили слухи, что церемонию проведёт Посвящённый. Уже дразнил с задворок запах жареной баранины, и над крышами взвился возглас «Идут!». Кричал мальчишка, взобравшись высоко на дерево.

Первым тяжело ступал старый Надим, за ним на уважительном расстоянии десятки шейхов. Замерла даже природа. Люди утверждали, что остановился ветер, и птицы замерли в полёте. Иноверцы саркастично усмехнутся, но вряд ли кто захочет осуждать их за слепоту неверия.

Надим шествовал среди соплеменников, и гордые муахиддуны молитвенно склоняли голову, целуя руку старца. Следовавшие за ним шейхи не удостаивались такого почтения. Но и не претендовали. В сиянии нимба Посвящённого они лишь джахель — варвары, не знающие истин о предназначении человека. Внезапно Надим остановился напротив маленького муахиддина. Когда тот подражая старшим, попытался поцеловать руку, отшельник отстранился. И, трудно преклонив колено, прикоснулся губами к детскому запястью.

— Сородичи, народ муахиддун, — произнёс шейх так, что его голос услышали женщины, занятые приготовлением трапезы.

— Шейх заговорил… — волной прошелестело в толпе.

— Я пришёл ради будущего, — продолжил старец, — грядёт конец света. И мы, муахиддун, должны быть готовы. Люди! Закон запрещает нам азартные развлечения, не велит роскошествовать и сквернословить. Закон требует довольствоваться малым, быть скромным, щедрым, великодушным и гостеприимным, хранить честь женщины и семьи, оказывать помощь всякому, кто нуждается — будь то бедняк, больной или старик. Есть, мои дорогие, семь заповедей, обязательных для друзов — говорить правду, защищать и беречь братьев, не поклоняться идолам и лжепророкам, верить в единого Бога, в Божие суд и приговор, в переселение душ, сохранять и беречь чистоту общины. Душа друза может переселиться только в друза — ни в кого, или ни во что другое, именно поэтому нас не может стать больше, лишь меньше. Сегодня мне удалось предотвратить беду, но завтра, когда уйду, охрана тысячелетнего завета ляжет на ваши плечи. Аталла и Сархан! Между вашими родами отныне нет вражды и нет памяти о вражде. С этого момента и навеки вы братья!

Спустя минуту восторженный рёв взорвал тишину. В воздух полетели головные уборы, люди обнимались, целовались, плакали, клялись в вечной дружбе. Никто не заметил, как великий человек, светло улыбнувшись, исчез. И ненароком, будто взамен, появилась женщина, вся в белом. С нею приплыл аромат кофе…

Мансур спохватился. Сын теребил его за рукав:

— Папа, папа, что это?

В тёмной комнате затравленным зверем метался свет. Он врывался извне под рычание мотора. Мансур вскочил, подбежал к окну. Хлопнула дверца. Свет фар тотчас погас. Машина подалась назад и, круто повернув, умчалась. Как будто кто-то, решив скрыться, намеренно давал о себе знать. Снова всполошились тревожные мысли.

— Папа… Кто-то приехал к нам и не зашёл?

— Вряд ли, муахиддин. Всего лишь чужая машина, — усилием воли Мансур заставил себя вернуться к притче. — Слушай дальше. Шло время, день за днём, месяц за месяцем, год за годом. Исполнилось старцу аль-Кабиру семьдесят семь лет, и осознал он, что его деяния, полезные людям, обратились в ущерб высшему служению. За бытовыми заботами не оставалось времени на молитвы Богу. Он удалился в лес, построил хижину и остался в ней. Насыщался тем, что дарила природа — плодами и ягодами, грибами и орехами. Иногда приносили пищу люди.

Лишь раз в неделю, в субботу, появлялся шейх в деревне, чтобы благословлять народ. Благодарно принимал дары сельчан — хлеб, молоко, сыр и масло. Собирал с пасек мёд, сколько мог снести сам. Остальное дарил беднякам и всегда отзывчивым на сладкое ребятишкам.

Как-то вечером молился шейх в своей хибарке. Чадящая свечка освещала убогое жилище. Свет нужен был с единственной целью — постигать мудрость святого писания. Внезапно за утлыми стенами хижины послышались звуки, похожие на дыхание, шумное и прерывистое. Шейх вышел, огляделся, но, никого не найдя, вернулся к молитве. Через время хлипкая дверь, скрипнув, отворилась, и громадная волчья морда протиснулась внутрь.

Зверь потянул ноздрями воздух, обвёл взглядом жилище. Глаза его встретились с глазами старца, и тотчас хищник лёг, смиренно положив голову на лапы, свесив между клыками язык. Шейх, отломив от буханки половину, опустил её в крынку с молоком. Когда хлеб набух, аль-Кабир безбоязненно положил его у волчьей пасти. Зверь принял угощение и, поев, благодарно склонил голову.

С того вечера так повторялось изо дня в день. Спустя пару недель волк, войдя в хижину, не услышал привычного бормотания. Кормилец обессиленно лежал в углу на охапке соломы и тяжко дышал. Зверь подошёл к нему, обнюхал, лизнул руку и, подняв кверху морду, завыл так, как выла подруга-волчица по умершему щенку. Старый немощный человек, собрав остатки сил, встал, чтобы успокоить отчаяние друга. С закрытыми глазами смочил в молоке хлеб, опустил к лапам волка и сник на солому.

Старцу не суждено было увидеть, как хищник, не дотронувшись к пище, выбрался из хижины и пружинистыми скачками помчался к деревне.

«Волк! Волк!», — зашелестел Шампс, как потревоженный муравейник. Женщины с детьми прятались в подвалах. Мужчины, подхватив, кто оглоблю, кто вилы, сбегались на защиту от зверя. Наконец, муахиддун догадались зажечь факелы.

В расплывчатом колыхании огней люди различили огромный силуэт хищника, отбрасывающий сразу несколько теней — казалось, будто в деревню ворвалась волчья стая.

Со всех сторон полетели камни. Зверь сорвался с места, но, отбежав немного, остановился. Осмелевшая толпа придвинулась поближе. Увиливая от ударов, волк метался между людьми, неизменно удаляясь к лесу, но почему-то не пытаясь скрыться.

В какой-то момент люди остановились, озадаченные его поведением. Их воинственный пыл угас, уступая место суеверному трепету. Зверь вместо того, чтобы исчезнуть в чаще, поджидал их в считанных пядях, будто требовал от людей немногого — не отставая, следовать за ним. Волк был ранен, тяжело дышал, один глаз заплыл, другой представлялся чёрным месивом, шерсть слиплась от крови. Но он не прятался. С нарочитой медлительностью вставал, ждал, как будто, издеваясь, подбегал поближе. Смельчаки пытались достать его вилами, но зверь, увернувшись, петлял между деревьев.

Муахиддун не подвержены страхам, ведь знают наверняка, что за смертью человека грядёт возрождение. Толпа, чувствуя превосходство, возобновила погоню. То вилами, то жердью удавалось досадить волку, но всякий раз он умудрялся вывернуться, не позволяя обидчикам упустить себя из виду.