– Ах, Перри, малыш! – воскликнул Маркус Найт, воздев бокал. – Я все думаю: удастся ли с тобой словцом перекинуться. Умоляю простить, – радостно обратился он к группе. – Если я сейчас же не вцеплюсь в него когтями, он от меня улизнет.
Найт поцеловал руку миссис Гринслейд, похоже, этим озадаченную. «Мы ее забавляем», – горько подумал Перегрин.
– Перри, – сказал Найт, взяв Перегрина за локоток, – мы можем обстоятельно, обстоятельно поговорить о твоей замечательной пьесе? Я серьезно, малыш. О твоей замечательной пьесе.
– Спасибо, Марко.
– Не здесь, конечно, – повел Найт свободной рукой, – не сейчас. Скоро. А пока – одно соображение.
«Ох, – подумал Перегрин. – Понеслось».
– Одно соображение. Просто вскользь. Не кажется ли тебе – говорю это без всякой задней мысли, – не кажется ли тебе, что во втором действии, дорогой Перри, ты держишь Уилла Шекспира за сценой слишком долго? Я имею в виду, создав такое громадное напряжение…
Перегрин слушал прославленный голос и вглядывался в действительно красивое лицо с благородным лбом и деликатными скулами. Смотрел на его рот и думал, как невероятно изгиб верхней губы напоминает гравюру Дрюшо и так называемый графтонский портрет. «Надо терпеть. У него престиж, у него экстерьер и голос, какого нет ни у кого. Господи, дай мне силы».
– Я очень тщательно об этом подумаю, Марко, – сказал Перегрин, давая Найту понять: ничего сделано не будет.
Найт величественным жестом феодала похлопал Перегрина по плечу.
– Мы придем к согласию, – воскликнул он, – как птицы в тесном гнездышке!
– Не сомневаюсь.
– И еще одно, малыш, на сей раз – тебе на ушко. – Он потащил Перегрина за локоть в коридор, ведущий к ложам. – С некоторым удивлением я обнаружил, – сказал он, чуть приглушив выдающийся голос, – что нам придется терпеть в труппе У. Хартли Гроува.
– По-моему, он читал господина У. Г. очень хорошо, разве нет?
– Я с трудом заставлял себя слушать.
– Вот как? – удивился Перегрин. – Почему?
– Дружище, ты хоть что-нибудь знаешь о мистере Гарри Гроуве?
– Только то, что он довольно хороший актер, Марко. Давай не будем затевать антигроувских акций. К твоему сведению, и буду ужасно благодарен, если это останется строго – очень строго между нами: в этой части формирования труппы я вовсе не принимал участия. Все решала администрация. В остальных вопросах они были невероятно щедры, и я, даже если бы захотел, не мог с ними спорить.
– То есть этого человека тебе навязали?
– Если угодно.
– Следовало отказаться.
– У меня не было достаточных причин. Состав труппы хорош. Прошу тебя, Марко, не затевай суматоху с самого начала. Подожди хотя бы, не появится ли повод.
На мгновение Перегрин испугался – не намерен ли Найт не сходя с места включить темперамент. Но он во что бы то ни стало хочет играть Шекспира; и хотя в сумрачном коридоре уже можно было заметить опасные багровые знаки на овальном лице, привычного взрыва не последовало.
Вместо этого Найт сказал:
– Слушай, ты считаешь, что я наговариваю. Так позволь мне рассказать…
– Я не желаю слушать сплетни, Марко.
– Сплетни! Господи! Обвинять меня в сплетнях значит наносить невыносимое оскорбление. Сплетни! Позволь рассказать совершенно достоверный факт о Гарри Гроуве… – Толстый ковер заглушал шаги, и могло бы случиться непоправимое, если бы Перегрин не заметил движение тени на золоченых панелях. Он взял Найта за руку, заставив замолчать.
– И что это вы тут делаете, позвольте поинтересоваться? – спросил Гарри Гроув. – Сплетничаете?
Он произнес это легко и добродушно.
– Прелестный театр, Перри! Я хочу его исследовать, хочу увидеть все. Почему бы не закатить вакханалию и не пройтись древнегреческой процессией по всему зданию, опрокидывая громадные бокалы шампанского и распевая непристойные гимны? А во главе, конечно, наша великая, великая звезда. Или мистер и миссис Гринсливс?
Свое абсурдное предложение он изложил так затейливо, что Перегрин, несмотря на натянутые нервы, не выдержал и захохотал. Найт очень вежливо произнес:
– Прошу извинить… – и пошел прочь.
– Он оскорбился, – процитировал Гроув. – И уходит прочь
[37]. Знаешь, он меня не любит. Совсем.
– В таком случае не нагнетай, Гарри.
– Думаешь, не надо? А так заманчиво, признаюсь. Ладно, ты прав, конечно. Да я и не могу себе позволить. А то мистер Гриндеж меня уволит, – сказал Гроув, бросив на Перегрина гордый взгляд.
– А не он, так я. Веди себя хорошо, Гарри. Извини, мне пора снова в бой.
– Буду делать все, что полагается, Перри. Как почти и всегда.
Перегрин задумался: не послышались ли ему угрожающие нотки в таком вроде бы честном обещании?
Тем временем вечеринка достигла апогея. Почти все участники добрались до точки, максимально далекой от нормы. Теперь, чтобы тебя услышали, приходилось кричать. Важные персоны собрались вместе в сиятельную галактику, а театральные горячо обсуждали свои дела. Миссис Гринслейд что-то говорила мужу, и Перегрин был уверен: речь о том, что, по ее мнению, гостям пора расходиться. Хорошо бы Дестини Мид и Маркус Найт подали пример. Они стояли в стороне, и Перегрин совершенно не сомневался: сейчас Найт сердито высказывает Дестини, что он думает об У. Хартли Гроуве. Дестини глядела на Найта с выражением полного сочувствия и сексуального понимания, однако то и дело бросала взгляд в одну и ту же сторону. Там, в начале коридора, стоял Гарри Гроув и глядел на нее, не отрывая глаз.
Эмили Данн, Чарльз Рэндом и Герти Брейси разговаривали с Джереми Джонсом. Рыжий хохолок на голове Джереми вздымался и опадал, а сам он беззаботно размахивал бокалом. Раскаты его хохота перекрывали общий шум. Поскольку Джереми много смеялся в периоды, когда готов был влюбиться, Перегрин задумался, не нацелился ли его друг на Эмили. Или на Герти.
Но нет. Взгляд ярких зеленых глаз был устремлен над головами собеседников – несомненно, на Дестини Мид.
«Не может же он быть такой задницей! – встревожился Перегрин. – Или может?»
Перегрин почувствовал себя словно в перекрестии ярких лучей прожекторов. Взгляды блуждали, переплетались, выискивали и вонзались. Например, Герти пронзила взглядом Гарри Гроува. Кто-то рассказывал, что эти двое были любовниками, а сейчас расстаются. Если это правда, не возникнет ли личных проблем?
«Или у меня начинается режиссерский невроз? И мне просто чудится, что Джереми пожирает глазами Дестини, Дестини и Гарри – друг друга, Герти смотрит на Гарри с бешенством, а Маркус положил лапу на Дестини и именно поэтому ненавидит Гарри? Или все это неожиданное действие шампанского мистера Кондусиса?»