Темные ущелья - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Морган cтр.№ 107

Но, как бы то ни было, призналась она позже, вытираясь его рубашкой и быстро одеваясь, пока он лежал на койке, чувствуя себя использованной тряпкой, и курил криновый косяк, глядя в потолок, – в Ихельтете всегда можно неплохо заработать, всегда, если только следить за переменой погоды, не скупиться платить за нужные сведения и ублажать карманных сановников. Дом Грал, как понял Рингил, был агрессивным, динамичным, гордо бежал впереди стаи и видел в господстве Химранов еще одну особенность рельефа, которую следовало учитывать при навигации. Обнаружив грядущее изменение ландшафта – скажем, вулканическое разрушение горы Химран, – Нетена Грал отреагировала бы без колебаний, как голодная акула в окровавленных водах.

Кстати, об акулах…

Танд – работорговец, чья сфера влияния простирается как к северу, так и к югу от границы, словно некое раскатистое коммерческое эхо его смешанной родословной. Его сотворила Либерализация, но он занимался своим делом еще до войны, успел стать значимым игроком с преступными связями в Балдаране, Парашале и Трелейне, уравновешивая риски с большими прибылями, вывозя контрабандой бледную сладострастную плоть тщательно отобранных и похищенных северных девушек через пограничные земли возле Хинериона туда, где их можно было законно продать покупателям-имперцам, от которых не было отбоя. Во время послевоенного экономического спада, когда долговое рабство внезапно опять стало законным на всей территории Лиги, оказалось, что у Танда были все необходимые друзья и деловой опыт, чтобы из значимого игрока сделаться одним из пяти богатейших магнатов работорговли в Империи.

Он получил имперское гражданство по праву крови – его отец был мелким дворянином из Шеншената, – но это было главным образом для удобства. Во время путешествия на север он рассказывал, часто с удивительной ностальгией, о Балдаране и джерджисской глубинке, где вырос, и у Рингила возникло впечатление, что когда-нибудь он снова там поселится. Менит Танд, как часто говорили, имел столько же друзей в Канцелярии Лиги, сколько и при дворе в Ихельтете, а там аристократы из племени коневодов поглядывали на него свысока из-за смешанного происхождения. Он ничего не выигрывал от священной войны на севере, а вот терял очень много. Он мог стать удобным морским якорем для любых переговоров, способных завершить войну, и, если это означало династическую встряску в придачу, что ж, возможно, высокомерные коневоды сами напросились…

Шенданак – как и большинство маджаков, он испытывал легкое презрение к тому, во что превратились эти некогда грозные южные конные кланы, живя в своем роскошном городе у моря. Но это не помешало ему разбогатеть на ненасытной тяге Империи к хорошему лошадиному мясу, а также самому принимать атрибуты упомянутой прибрежной роскоши, когда было удобно. Он был добропорядочным имперским гражданином и научился читать и писать, хотя и не любил много говорить об этом. Он ходил по городу в шелках, держал скромный гарем. Даже отправил своих сыновей в школу. Он владел роскошными домами в Шеншенате и столице, не говоря уже о ранчо, конюшнях и перевалочных пунктах погонщиков по всей обширной внутренней территории, раскинувшейся между имперским столичным городом и перевалом Дхашара, за которым начинались земли маджаков. Поговаривали, что каждая пятая лошадь в Империи носила клеймо Шенданака и что после того, как Акал Великий с ними ознакомился, он отказался ездить на жеребцах любого другого происхождения. Благодаря этому Шенданак теперь имел королевскую хартию, позволявшую ему обеспечивать лошадьми весь имперский кавалерийский корпус.

С этого ракурса он, конечно, не выглядел потенциальным бунтарем.

Но ничто из перечисленного не отражало его суть. Шенданак не унаследовал свое имперское гражданство, как Танд, а купил – это был один из поводов для взаимной неприязни между двумя мужчинами, – но основным мотивом для принятия привилегии обоими был тот же, что стоял за поздним решением Шенданака обучиться грамоте. Чтобы возвыситься в Ихельтете, надо было уметь читать и надо было сделаться его частью. Разбогатевший маджакский торговец лошадьми просто поднял новое знамя, делая то, что требовалось для успеха.

У Рингила было сильное подозрение, что знаменитая дружба с Акалом родилась благодаря все той же пастушьей проницательности по части выгоды. Шенданак сбрасывал шелка, когда ездил верхом, предпочитая традиционную маджакскую одежду придворным одеяниям, мог месяцами жить без своего роскошного дома и гарема благоухающих красавиц, когда отправлялся на север, к перевалу Дхашара. Он гордился этим, не раз рассуждал о том, что крепкие наездницы из степей и простые радости жизни истинного кочевника ему ближе. И это старое накопленное презрение к размякшим южным кланам мелькало в его усмешке, словно выскользнувший из ножен клинок.

Ходили слухи, что после смерти Акала отношения с Джиралом испортились, – возможно, молодой император заметил торгашеский характер связей Шенданака с его отцом; или сам Шенданак, в прошлом – степной разбойник и бандит, привыкший иметь дело с конным воином старой закалки вроде Акала просто не смог смириться с томной утонченностью Джирала, городского мальчика. Как бы то ни было, они друг друга едва терпели, и Гил предположил, что стоит прибрежным кланам сделать маджаку достойное предложение, как он тронет удила, отбросив последние остатки преданности клану Химран.

Между тем его ранчо, конюшни и перевалочные пункты были укомплектованы в основном маджаками – сотнями крепких молодых людей, приехавших из степи в поисках удачи и обязанных клановой преданностью только Шенданаку. Удобная рабочая сила для трудных времен. Вникая в этот расклад, Гил разузнал, что немалое число офицеров имперского кавалерийского корпуса открыто восхищались Шенданаком не только из-за отменных степных лошадей, которых он им привозил, но и из-за того, откуда он был родом, как берег традиции конных племен, которые сами ихельтетцы, в чем не было секрета, утрачивали.

Если бы Джирала Химрана вдруг публично обвинили в том, что он испорченный горожанин, предавший наследие своих предков, конных всадников, Шенданак стал бы прекрасной фигурой, вокруг которой могли собраться все недовольные этим фактом.

Каптал – его легко было списать со счетов, этого дородного человека с двойным подбородком и постоянным брюзжанием по поводу личной безопасности, но Махмаль Шанта и Арчет предупредили, чтобы Гил не позволил себя обмануть, и со временем он убедился в мудрости их слов. Каптал был крайне неприятным типом, выбившимся из низов: он прошел весь путь от трущоб и причалов Ихельтета до устланного перышками гнезда в дворцовом квартале и места при дворе, при этом явно не забросив свои отвратительные уличные манеры. Но, глядя ему в глаза, можно было увидеть, что это не единственное, что он сохранил. В его взгляде было что-то холодное и расчетливое, словно во взгляде ханлиагского осьминога, наблюдающего, как добыча подплывает к его убежищу среди рифов: именно это качество позволяло заниматься услугами по удовлетворению порочных аппетитов и последующим рассудительным шантажом, давшим Капталу возможность закрепиться при дворе; до того – работать в борделях, управлять ими и, наконец, владеть; и еще раньше, в самом начале карьеры, – выцарапать у сутенеров-конкурентов и главарей банд вереницу малолетних уличных шлюх и распределить их по территории. Несмотря на всю свою массивность, он двигался с намеком на грацию уличного бойца, а его одержимость безопасностью выглядела притворством или бзиком – ведь стоило помнить, что Каптал легко мог пересидеть поиски дома, вместе с другими, не пожелавшими отправиться в путь. Его вклад в экспедицию и желание поучаствовать в ней лично – эти вещи лучше всего свидетельствовали о том, что Капталова боязнь риска была большей частью притворной.