Дэвид приподнялся на локте и стал искать пепельницу.
— О чем ты думаешь в такие моменты?
— Я не смог бы описать, что я думаю, даже когда прикуриваю, потому что «не погас бы огонь» — только тысячная доля всех мыслей, заполняющих голову.
— Дэйв, тебе хорошо со мной? — Люсия всем телом подалась вперед, и на ее лице застыло напряженное — брови домиком вверх — ожидание, как в немых кинокартинах начала века. Она была настолько серьезна, что Дэвид не выдержал и снисходительно улыбнулся.
— Разве ты сомневаешься в этом? — он ласково дотронулся до ее щеки.
— Мне страшно.
— Отчего же?
— Чем это кончится? — Стук дождя сделал ее чрезмерно откровенный вопрос еле слышным.
— Какая разница, моя хорошая? Разве мы любим сказки только за хеппи‑энд?
— Ты думаешь, что все будет плохо? — На ее глазах выступили слезы. Дэвид отставил дымящуюся пепельницу, соленый вкус придал его ощущениям остроту и он снова прижал к себе шелковистое юное тело.
— Нет, все будет хорошо!
Любитель и знаток плотских утех, он не мог, да и не старался понять, почему сейчас, с этой девушкой, словно переживает вторую юность. Подобное с ним бывало и раньше, что, наверное, есть непременное следствие разности в возрасте, но никогда еще это не было более чем игрой, забавой. Сейчас же ему казалось, что стоит злосчастной судьбе вырвать из его рук это нежное создание с просящими глазами, и он просто расползется на части, как ветхая половица. Он не находил в Люсии ни единого изъяна. В ней ему нравилось все: запах, кожа, голос, походка. Всякой частью себя девушка органично вплеталась в его мир, не разрушая былого порядка, но делая привычное положение вещей более красивым и значимым.
Дэвид замедлил свои движения и посмотрел на закрытые, припудренные коричневым веки — Люсия тут же распахнула глаза. Что чувствуют, когда отдаются дьяволу? Наверное, такое же недоумение: как могло случиться, что все это происходит, и почему это так сладко, так невыносимо сладко? Его испытывающее, воспламеняющее бездействие было как вызов… Она оплела его кольцом своих ног и забылась в жадном покачивании. Кто вкладывает в человеческие чресла такое умопомрачительное, непреодолимое желание? Странное чувство греха и бесстрашия овладевало ею. Вот оно, райское яблочко, и, что бы ни случилось, она познала то, во что с трудом верилось, хотя об этом беспрестанно твердят, но не могут выразить. Вот оно! Изо всех сил она прижимаясь отвердевшей грудью к любимому, щедрому, чуткому телу. Разорвавшее синеву солнце играло в ее волосах.
Нет, она нисколько не сомневалась в том, что Дэвид любит ее, ведь только доверие позволяет впадать в такое блаженство, полусон‑полуявь… Сколько это продолжалось? Секунду? Вечность? Ее вернул к реальности его непрекращающийся кашель.
— Солнце!
— Что? Что ты сказала? — Дэвид с трудом выговаривал слова, то и дело поднося руку ко рту. Она наслаждалась звуками его всхлипывающей груди, даже они, как это ни странно, были красивы.
— Я сказала, что солнце вышло.
Он перестал кашлять и внимательно посмотрел на Люсию. Солнечные зайчики сверкали в ее ресницах, радуясь выражению бесконечного счастья на девичьем лице.
Из окна так сильно пригревало и светило, что обнаженная кожа, немного влажная, разгоряченная, казалась уже не просто оболочкой, а отдельным существом. Люсия поцеловала бледное родимое пятно на его шее, провела дрожащим языком вниз, до ямочки между ключицами, ткнулась носом в шелковистые волоски на груди и вдруг отстранилась, присмотрелась: ее губы скользили вдоль шрама. Обычный хирургический шрам, не очень давний, почти незаметный.
— Что это?
— Ты о чем?
— Что это у тебя?
— А у тебя? — И он поцеловал темное пятно на ее плече, появившееся невесть откуда в последние полчаса.
Люсия стыдливо улыбнулась. Да, конечно. Как можно спрашивать о таких вещах! Она уже успела привыкнуть к его прикосновениям, к нежному покалыванию его бородки, к ощущению его пронизывающей плоти, но сейчас девушку тем не менее поразило, что ее божество — телесно, материально, доступно безжалостному скальпелю. Она прижалась губами к шраму. Дэвид угрюмо смотрел на мокрые кусты в клетках оконной рамы.
Лиз и Тереза, судя по списку необходимых покупок, не могли вернуться раньше чем через час, поэтому Дэвид спустился с Люсией в гостиную, не удосужившись даже сменить халат на брюки и домашний свитер. Ее веселый смех резко утих, как только они переступили порог: в кресле потягивал виски Стив.
— Доброе утро, маэстро! Извините, что не вовремя. Тереза попросила подождать, пока вы освободитесь. Люсия, рад вас видеть. Так, кажется, принято делать в Испании, — он подпрыгнул и расцеловал ее в обе щеки, окончательно введя в конфуз.
— Что это вы в такую рань? — недовольно спросил Дэвид.
— Извините, если разбудил. Я вот по какому делу… — Стив увлек Дэвида к роялю и разложил перед ним какие‑то бумаги.
— Простите! Мне пора домой, — не выдержала Люсия.
— Что же так сразу? Я совсем на минутку, долго не буду вам надоедать.
— Я тоже на минутку.
— Люсия, я попрошу водителя отвезти вас. — Маковски, посмеиваясь, вывел ее в холл. — Ну что ты сжалась?
— Стив так неожиданно…
— Успокойся, мы же любим друг друга. Разве это необходимо скрывать?
Люсия никак не ожидала от Дэвида открытости и, не веря своим ушам, бросилась ему на шею. С распухшими от поцелуев губами она гордо миновала фонтанную площадку и, подставляя лицо свежему ветру, с радостью врывавшемуся в окно автомобиля вместе с последними падающими каплями, погрузилась в атмосферу полуденного Лондона.
* * *
Дом обрадовал пустотой. Она распахнула окно в комнате, стащила влажные от уличной сырости джинсы и футболку, выскочила на кухню в одних трусиках и занялась изучением содержимого холодильника. Несколько бутербродов и чашка кофе позволили забыть о голоде и вспомнить о вещах более важных, например о том, что счастье переполнило ее и вот‑вот начнет выплескиваться наружу. «Попробую‑ка я поделиться им с Кармелой, если она в это самое время не соблазняет своего неприступного Феликса», — решила Люсия и набрала номер подруги.
— Люсия? Ты получила мое письмо? Я еду в Африку.
— С отцом?
— С каким отцом, вспомни, сколько мне лет! С Феликсом.
— О! Как это тебе удалось?
— Не то чтобы конкретно с ним, но с экспедицией.
— Один месяц из жизни Армии Спасения?
— Он самый. Феликс пригласил меня на танго. Как он танцует! Я не испытывала ничего подобного никогда, даже в постели. В общем, я не зря старалась. Переворотила весь свой шкаф, вытащила замшевые джинсы. И еще пояс — помнишь, «ковбойский». Я произвела фурор, прежде чем он соизволил повертеть меня в танце.