Шкатулка, полная любви - читать онлайн книгу. Автор: Паола Стоун cтр.№ 25

«Без костюма на карнавале нельзя. Переоденься. Арлекино дождется тебя и довезет до площади. Карнавал начинается через час, когда стемнеет, — поторопись!» — быстро прочитал Томаш. На этот раз послание было написано совсем незнакомой ему рукой, но вновь на листе из того же блокнота.

Томаш постоял некоторое время перед безмолвным гонцом в маске, а потом напряг свою память и, вспомнив уроки итальянского, которые когда‑то с удовольствием давала ему Божена, бросил невозмутимому, вечно улыбающемуся Арлекино в лицо:

— Все это бред какой‑то! De‑li‑ri‑o! No! Нет. Я никуда не поеду.

Незнакомец, не преставая улыбаться, послушно отошел в сторону, позволив Томашу взбежать по лестнице и скрыться за железными воротами отеля. А потом поднял голову и посмотрел на гостиничные окна. В одном из них из‑за шторы показалась птичья маска, затем белое оперение костюма — и птица произнесла грудным бархатным голосом:

— Grazie, ^[3] Фаустина.

— Prego, ^[4] — ответил Арлекино. — На сегодня довольно.

Такого Божена еще никогда не видела. Лучшие пиротехники съехались в Венецию продемонстрировать свое действительно блистательное искусство: ей казалось, что с каждой новой вспышкой салюта небо разлетается на миллионы огненных брызг, а темнота, наступающая после, длится не дольше, чем мгновение ока.

И если все то, что она видела до этой ночи, было лишь подготовкой, то сейчас веселое карнавальное время наступило вполне.

Вместе с ним пришло время разыграть тот веселый фарс, главный герой которого прибыл наконец в Венецию, успевшую к его приезду превратиться в огромный театр.

Весь этот вечер ей было забавно, словно из‑за кулис, наблюдать, как солидный, серьезный Томаш, сам того не ведая, постепенно включается в игру. И теперь она, подзуживаемая всеобщим разбитным весельем, была готова выйти на сцену сама и сыграть свою скромную роль в придуманной Фаустиной мистификации.

Карнавальная атмосфера, царящая повсюду, уже успела сделать свое дело: Божена чувствовала себя частью того громадного и богатого мира, имя которому карнавал. Праздничная стихия поглотила на время ее тоску и сомнения, научив ее душу парить, — как та сказочная белоснежная птица, в обличьи которой Божена впервые этой ночью выпорхнула на волю.

Поначалу костюм и тяжеловатая маска немного сковывали ее, но потом, увидев, что теперь в Венеции человека с открытым лицом встретить труднее, чем ряженого, она перестала стесняться и полной грудью вдохнула воздух большого веселья, царящего вокруг.

И, не боясь повстречать в этой кутерьме Томаша, если он все же решится прийти на площадь Сан‑Марко, Божена решила посвятить эту ночь только себе.

Отведав традиционного карнавального блюда — телячьих внутренностей и запив их изрядной порцией граппы, они с Фаустиной влились в праздничное шествие, двигающееся по площади в сторону мола. Потом им захотелось прокатиться на гондолах с факелами в руках. В конце концов они уже не думали, чем им заняться, а просто пели и танцевали вместе со всеми, время от времени подхватывая хвалебный гимн царице Венеции, эхом гуляющий над толпой.

Фаустина, которой ее костюм и вовсе не мешал двигаться, взобралась на плечи какому‑то Пьеро и вещала оттуда гулким утробным голосом слова с детства знакомого ей гимна:

Прекрасна сутью, обликом прекрасна,

Ты как рассвет нежна!

Сияешь ты любовью лучезарной,

Венеция — царица наша!

— Венеция — царица наша! — нестройным хором вторила ей толпа.

Но Фаустина не унималась:

Парящий сирокко, леденящий ветер

Слетает с губ твоих.

Мы все счастливые рабы твои…

Но на этот раз ей уже не удалось закончить — ее голос утонул в сонме других:

— Венеция — царица наша! — еще долго звучало после того, как она спрыгнула с плеч печальника Пьеро и они с Боженой, желая чем‑нибудь освежиться, двинулись в сторону «Флориана».

Пересекая пьяццетту, они услышали странный свист над головой. Размахивая руками, как крыльями, над ними сверху вниз пролетал человек в огненно‑алом развевающемся одеянии. Вскоре он, скрывшись за Сансовиновой библиотекой, исчез из виду, а они, переглянувшись, побежали обратно в сторону мола и успели увидеть, как летун с размаху, подняв веер брызг, упал в воду канала Гранде.

— На это стоило посмотреть. Теперь карнавал уж точно начался!

— А что это было? — спросила пораженная зрелищем Божена.

— Этот полет посвящается обычно самой Царице Венеции. Но смельчака, желающего его осуществить, не так‑то просто найти. Бывали времена, когда никто не осмеливался открыть карнавал, как положено.

— Но как он это сделал?

— А ты не заметила? Он скользил по тросу, который тянется от верхнего этажа колокольни до самой воды. К нижнему концу привязан груз, который лежит на дне канала, и…

— Откуда ты все это знаешь?

— А ты посмотри сама.

Божена запрокинула голову и действительно увидела блестевший в свете бесчисленных фейерверков и вспышек салюта трос, довольно круто спускающийся в воду канала.

«Да он действительно храбрец. А я бы тоже хотела так полетать — отчаянно, не задумываясь», — неожиданно подумала она и потянула Фаустину за собой.

Подруги протиснулись еще ближе к воде и увидели плывущего к берегу храбреца. Нащупав под водой ступеньки, он встал на ноги и начал подниматься на набережную. Но не дожидаясь, когда он выйдет из воды, к нему навстречу побежали восторженно кричащие свидетели этого полета и, подхватив на руки, понесли его наверх. Там главного героя новорожденного карнавала принялись раскачивать и подбрасывать в воздух. Он, еще не опомнившись после своего головокружительного спуска, смеялся, пытаясь высвободиться из плена поддерживающих его рук, но все новые желающие коснуться его подбирались поближе, и человек в облепившем его сильное тело мокром костюме подлетал в воздух снова и снова.

Затем на него накинули какое‑то покрывало и все так же на руках понесли в сторону площади.

Процессия поравнялась со стоящими чуть поодаль подругами — и тут Божена вдруг узнала в герое того самого итальянца, с которым танцевала на подмостках, а потом — до поздней ночи во «Флориане» во второй день своего пребывания здесь. Она уже успела рассказать про него Фаустине и теперь, сжав ее руку, взволнованно прошептала:

— Смотри, это же он!

— Кто — он?

— Мой Влюбленный.

— Тот, что пел тебе серенаду?