— Я сейчас читаю книжку про девочку, которая плюнула на фотографию отца, а потом ее подруга сделала то же самое.
Анджела спросила:
— Ты бы плюнула на фотографию своего отца?
— А ты? — спросила я в ответ.
— Я бы плюнула на мамину.
— А я нет, — заявила Ида.
Подумав, я сказала:
— Я бы на фотографию отца нассала.
У Анджелы это вызвало энтузиазм.
— Давай вместе.
— Если вы это сделаете, — сказала Ида, — я буду на вас смотреть, а потом про вас напишу.
— Что значит “напишешь про нас”? — поинтересовалась я.
— Напишу, как вы нассали на фотографию Андреа.
— Рассказ?
— Да.
Мне было приятно. То, что сестры жили у себя дома, как чужие, что они рвали родственную связь, как мечтала порвать ее я, мне очень понравилось, как понравилось и то, что они за словом в карман не лезли.
— Если тебе нравится сочинять такие истории, могу рассказать, что со мной случилось на самом деле, — предложила я.
— Это о чем? — спросила Анджела.
Я опять заговорила тише:
— Я еще худшая шлюха, чем ваша мама.
Мое откровение вызвало огромный интерес, Анджела и Ида стали настаивать, чтобы я все рассказала.
— У тебя есть парень? — спросила Ида.
— Чтобы быть шлюхой, парень не нужен. Шлюха занимается этим с кем попало.
— И ты занимаешься этим с кем попало? — спросила Анджела.
Я сказала, что да. Что я разговариваю о сексе с парнями, что мы произносим грубые слова на диалекте, что мы много, очень много смеемся, а когда насмеемся вволю, парни расстегивают штаны и просят, чтобы я держала его в руке или засунула в рот.
— Какая гадость, — сказала Ида.
— Точно, — согласилась я, — все это довольно мерзко.
— Что все? — поинтересовалась Анджела.
— От мужчин воняет, как из сортира в поезде.
— Зато целоваться здорово, — сказала Ида.
Я решительно замотала головой.
— Поцелуи им быстро надоедают, они до тебя даже не дотрагиваются, сразу расстегивают молнию на штанах, для них главное — чтобы ты их потрогала.
— Неправда, — сказала Анджела, — Тонино меня целует.
Меня обидело то, что она усомнилась в моем рассказе.
— Да, Тонино тебя целует, но больше он с тобой ничего не делает.
— Неправда.
— Ну-ка, ну-ка, так чем ты там занимаешься с Тонино?
Анджела пробормотала:
— Он верующий, он меня уважает.
— Вот видишь? Зачем тебе парень, если он тебя уважает?
Анджела умолкла, покачала головой, раздраженно передернула плечами:
— Он мне нужен, потому что он меня любит. Тебя, наверное, просто никто не любит. Тебя даже оставили на второй год.
— Правда? — спросила Ида.
— Кто вам сказал?
Анджела колебалась, она уже жалела, что не сдержалась и унизила меня. Она тихо проговорила:
— Ты сказала Коррадо, а Коррадо все рассказал Тонино.
Ида решила меня утешить:
— Но мы никому не говорили, — заявила она и попыталась погладить меня по щеке. Я вырвалась и прошипела:
— Только такие дуры, как вы, все зубрят наизусть, сдают все экзамены и требуют уважения от женихов. Я не учусь, меня оставили на второй год, и вообще я шлюха.
8
Отец вернулся, когда уже стемнело. Костанца заметно нервничала, она спросила: “Почему ты так поздно, ты ведь знал, что к нам приедет Джованна?” Мы поужинали, отец делал вид, будто радуется. Я хорошо его знала: он притворялся, в действительности он радости не испытывал. Я подумала: надеюсь, что раньше, когда он жил с мамой и со мной, он никогда не притворялся так, как неумело притворяется в этот вечер.
Со своей стороны, я не пыталась скрыть, что рассержена: подчеркнутая забота Костанцы меня раздражала, Анджела меня обидела, я не хотела ее больше знать, мне были неприятны бесконечные проявления дружбы, которыми Ида пыталась меня задобрить. Внутри меня закипала злость, которой непременно нужно было выплеснуться. Боясь самой себя, я думала, что наверняка злость читается у меня в глазах и на лице. Я дошла до того, что шепнула на ухо Иде: “Сегодня у тебя день рождения, а Мариано нет, он не просто так не пришел: наверняка ты все время ноешь, все время к нему пристаешь”. Ида перестала со мной разговаривать, нижняя губа у нее задрожала, я словно дала ей пощечину.
Это не прошло незамеченным. Отец понял, что я сказала Иде что-то обидное, и, прервав вежливый разговор с Анджелой, резко повернулся ко мне и попросил: “Джованна, пожалуйста, веди себя хорошо, хватит”. Я ничего не ответила; на моем лице появилось нечто вроде улыбки, которая еще больше его рассердила, и он строго прибавил: “Ты меня поняла?” Я кивнула, стараясь не засмеяться, подождала немного и сказала, покраснев: “Мне нужно в туалет”.
Я заперлась на ключ и умылась, стараясь остудить горевшее от злости лицо. Он думает, что может причинить мне боль, но я тоже на это способна. Прежде чем пойти обратно в столовую, я подкрасила глаза, как Костанца, когда она плакала в машине, достала из кармана браслет, надела его на руку, потом вернулась за стол. Анджела, распахнув от удивления глаза, спросила:
— Откуда у тебя мамин браслет?
— Она сама мне его дала.
Анджела обратилась к Костанце:
— Зачем ты его ей отдала, он мне нравился.
— Мне тоже, — буркнула Ида.
Отец — с посеревшим лицом — вмешался:
— Джованна, верни браслет.
Костанца покачала головой, она тоже внезапно показалась мне обессиленной.
— Ни в коем случае, браслет принадлежит Джованне, я его ей подарила.
— Почему? — удивилась Ида.
— Потому что она хорошая, прилежная девочка.
Я взглянула на Анджелу и Иду; обе явно расстроились. Радость мести прошла, глядя на них, я и сама огорчилась. Все было мерзким и жалким, ничто теперь не дарило мне радость, которую я испытывала, когда была маленькой и когда они были маленькими. А сейчас, вздрогнула я, они настолько обижены, настолько ранены, что возьмут и объявят, что им известна моя тайна, расскажут, что меня оставили на второй год, что я не способна учиться, что я глупая от природы, что во мне нет ничего хорошего, что такого браслета я не заслуживаю. И я в бешенстве сказала Костанце:
— Я не хорошая и не прилежная. Я не сдала экзамены, и меня оставили на второй год.
Костанца неуверенно взглянула на отца, он закашлялся и произнес неохотно, с таким видом, будто я делаю из мухи слона: