Найти и вспомнить или Трон на двоих - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Рыжкова, Александр Уралов cтр.№ 26

— Терминал на Луне не работает. Я на почте платила вчера. А тут сунулась, а хлебцы как раз такие, как мама просила — пятизлаковые. Там ещё четырёхзлаковые были, без гречихи, но мама говорит, что те для её кишечника лучше. А в Грызмаге только четырёхзлаковые — вот она и говорит мне, сходи на Луну, может там есть?..

Остановившиеся рядом с сидящей Мариной две женщины поставили набитые сумки на скамейку и, что называется, «зацепились языками». Обычная городская сценка. Тра-ля-ля: о ранней весне, о прошлогодних лесных пожарах, а том, что на Луне опять какая-то сумасшедшая «мазда», прыгая по трамвайным путям, старушку сбила. «Со стороны послушать — бред!» — улыбнулась Маринка. «На Луне». Она уже подзабыла это непривычное иногороднему уху название.

О, Луна! Площадь имени Луначарского… таинственная территория — целая страна, всегда живущая своей сложной, не всегда понятной жизнью. На Луну в начале семидесятых бегали в самый первый в городе универсам, удивляясь тому, что в торговом зале можно ходить с корзинкой и самим выбирать товары. Щупать морковь и картошку, придирчиво разглядывать этикетки на бутылках с вином, чувствуя на себе подозрительный взгляд девушек, «дежурных по залу». Со всего города приезжали поначалу, чтобы лично поглядеть на такое, почти заморское чудо. Работать в универсаме на Луне мечтали все девчонки, которые учились в торговом училище.

Нет, всё-таки какое ёмкое понятие «на Луне»! На Луне назначали свидания взрослые девушки, — непременно у цветочного киоска, чтобы проверить «на жадность» своих ухажёров. На Луне в праздники собирались колонны, дружно топающие потом по проспекту Ленина к горкому КПСС, предварительно в весёлой суматохе разобрав с грузовиков транспаранты и флаги. На Луне топтались ожидающие вечернего сеанса парочки, нырявшие потом в стеклянные хоромы кинотеатра «Космос». На Луне фланировали лучшие модницы района.

Именно на Луне впервые явил себя миру легендарный стильный Баран, гордо облачённый в Настоящие Американские Джинсы «Врангель» (аплодисменты!) — Лёшка Баранов, доводящий до безумия дирекцию родного ПТУ-12. Познавая тайны сварочных работ, Баран одновременно выделялся среди мешковатой массы одинаково синих форменных кителей элегантностью стиля и аристократическим презрением, вызывающе застывшем на горбоносом лице. У Барана почтительно спрашивали совета, как правильно сделать тефлоновые подкладки под комсомольские значки, как вставить половинки застёжки «молния» в раструб клёшей, дабы не обтирались края, — как (и главное — где?!) можно купить заветный батник… словом, Баран был на Луне кем-то намного более значительным, чем более поздние Армани, Гуччо и Кельвин Кляйн в тамошних парижах и нью-йорках. Первым хиппи в городе, конечно же, был Баран… и его стиль а-ля Джон Леннон сводил с ума всех девиц на выданье, и, как естественную оборотную сторону медали, вызывал «гнев и презрение советского народа». Именно так сильно сказано в словах воинской присяги. Баран честно отслужил свои два года в стройбате, откуда привёз корочки электрика пятого разряда и привычку сыпать цитатами из Устава и иных воинских документов.

Жизнь кипела и била через край, выплескиваясь из Луны щедрыми потоками, растекавшимися по городу животворящими струями.

На Луну традиционно прибыли и автобусы, на которых прикатила домой передружившаяся буйная третья смена пионерского лагеря «Радуга».

После пионерлагеря родной двор показался до неприличия маленьким и состарившимся. Дворовые коты лениво возлежали на прогретом солнцем асфальте, презрительно щурясь на загорелых принцесс с исцарапанными коленками. Старушки — сомнений не было, они вечны! — всё также просиживали скамейки у подъезда и осуждающе поглядывали на «бузотёрок из второго подъезда». Всё вокруг было давным-давно и прочно забытым ещё во времена седой древности: три недели назад, когда сёстры вместе с разношёрстными сверстниками высыпали из автобусов и потащили свои чемоданы по отрядным корпусам. Комбинат был достаточно богат, чтобы построить в своё время в сосновом лесу у озера деревянные дачи, в каждую из которых помещалась как раз по два отряда, плюс две игровые комнаты и помещение для пионервожатых и воспитателей.

Теперь, после огромной спальни с её вечно звенящими комарами и пауками-косиножками под потолком, после огромной общей столовой, где стоял гул сотен звонких голосов, после утренней и вечерней общелагерных «линеек» с их подъёмами и спусками флага, после беготни по усыпанными хвоёй и сосновыми шишками узким дорожкам, — словом, после эпохи вольностей и раздолья, даже собственная комната казалась территорией совершенно другой, тесной и забытой планеты! Однако ступить на эту планету тоже было счастьем.

Маринка украдкой прижала к груди любимого медведя, вдохнув забытый, но такой знакомый и неповторимый запах его мордочки. Она провела рукой по книжным полкам, крутанулась на пятке круглом вязаном тряпичном коврике — я дома! Да, судари и сударыни мои, я выросла. Я стала совсем-совсем взрослой и даже пережила муки и горести несчастной любви — но я дома! Я там, где знакомо всё-всё-всё, вплоть до последней шляпки гвоздя, выглядывающей из-под краски оконной рамы. Вот милый и чудесный коврик, так легко скользящий по крашенным доскам пола. Много лет назад, в первом классе, Иринка усаживала Марину на этот цветастый лохматый круг и быстро-быстро раскручивала — тренировала на космонавта. Однажды Маринку стошнило… и королева-мать решительно пресекла «жестокие эксперименты на людях», как пишут в книгах.

— Маринка, что ты там копаешься? Пошли скорее во двор! Там уже все собрались!

Ага! Весь бомонд был уже в сборе, даже Велик-Кипыч из соседнего двора! И, кто бы мог сомневаться, смуглявый Кипыч конечно же был на своём верном велике, как будто так и не слезал с него всё лето. Хотя, как и сёстры, он отбывал третью смену в пионерлагере, но уже в «Звёздочке». Там, по глубокому убеждению сестёр, было не так интересно: и озеро дальше, и дач-корпусов нет. Просто стоят два трехэтажных белого кирпича дома — и всё. Фи! Скучно! Всё равно, что в городе жить. И даже туалеты прямо внутри помещений — вы подумайте только! То ли дело в «Радуге»! Бывает, приспичит ночью… а идти в туалет надо по узенькой тропинке, спотыкаясь в темноте об узловатые и корявые корни сосен, ориентируясь на фонари, горящие над входами «М» и «Ж».

А если гроза, каких немало было в эту смену? А комары? А ночные страхи и ужасы? «Ирка, вставай, я в туалет хочу!» «Ну и иди, дай поспать…» «Ты чего? ОДНОЙ?!» А потом, натерпевшись страха… «Маринка, пошли к озеру? Да не бойся ты, подумаешь, молнии! Пошли, на волны посмотрим!»

И ни с чем не сравнимую, ужасную красоту ночного озера, освещаемого молниями, раздираемого ветром и оглушительным грохотом, походящего на непроглядное чёрное море с кипящими валами. А потом — прибежать обратно в спальню, наспех обтереть ноги кончиком половика, бухнуться в кровать и закутаться с головой… и с бьющимся сердцем вновь и вновь переживать Приключение…

— А мы тут на похоронах были, — с гордостью перебил бурные воспоминания «лагерников» остававшийся дома Марат. — Мы с Валькой из третьего подъезда венок несли!

— На каких похоронах? — удивилась Ирина. — Что ты несёшь, чудовище? Это шутки такие, да?