Эдара посерела лицом. Оторвавшись от букета, приблизилась ко мне и прошипела:
— Я поклялась тебе, на крови, и не отступлю от своего слова!
— Извини, Эдара, но ты не внушаешь доверие. Вы все! И я не хочу… не могу(!) оставаться здесь!
— Придётся потерпеть, девочка, — жёстко ответила ведьма. — Как терплю я твои капризы и истерики. А сейчас нужно избавиться от метки, чтобы разорвать то, что ты так опрометчиво начала. — Быстро стянув с меня браслет, чародейка сказала: — Будет больно. Но ты сама виновата. Нечего было доверять тёмному созданию.
Мгновение, и вот она сжимает моё запястье. С силой, почти что яростью и шипит слова заклинания.
Говоря о «будет больно» Эдара явно приуменьшала. Было такое чувство, будто мне руку отсекают. Снова и снова. Перед глазами потемнело, и я, не выдержав, закричала. Завопила во весь голос, мечтая о том, чтобы этот кошмар скорее закончился. Попыталась оттолкнуть колдунью, вырвать руку, но та не отпустила.
— Терпи, Даниэла, — процедила сквозь зубы и снова продолжила бубнить. Быстро-быстро.
Терпеть было невозможно. Не помня себя от боли, я как могла сопротивлялась. Крутилась, вырывалась, даже, кажется, свободной рукой ухватила колдунью за шею. Должно быть, в попытке придушить садистку. Царапала, остервенело тянула за платье. Удивительно, как ещё не начала кусаться.
Последнее, что запомнила, — это как боль, жгучая, невыносимая, от запястья заструилась по руке, плеснула в кровь, ядом отравила всё тело.
— Держи себя в руках, Даниэла!
Кажется, я снова пыталась вырваться и, кажется, всё-таки её укусила. И снова перед глазами всё померкло, резко и неожиданно. И также неожиданно я вдруг поняла, что боль прошла.
Будто её и не было.
— Вот так, больше она к тебе не подступится. Я об этом позаботилась, — донёсся до меня довольный голос колдуньи.
И тут же следом послышался другой, резкий и жёсткий, заставивший нас обеих нервно вздрогнуть:
— Что здесь происходит?
Наряжаться в богов в этот праздничный день было давней традицией, которую свято чтили прежние правители Треалеса. Став королём, Редфрит, как и его отец, из года в год выбирал для себя образ верховного бога — светлейшего Афалеона. Вот и сегодня на нём были белоснежные одежды, а голову украшала корона в виде туго сплетённых золотых шипов и листьев.
Он не знал, которой из богинь отдаст предпочтение Даниэла, да его это и не интересовало. Жаль, то же самое он не мог сказать о дочери генерала. В последнее время она занимала все его мысли, вызывала в нём чувства, которые он не должен был, но всё равно испытывал.
Даже после отвратительной сцены в библиотеке, демонового поцелуя, он не перестал о ней думать. А вот заставить себя пойти к жене прошлой ночью так и не смог. Мысль, что будет вынужден взять её силой, вызывала отвращение, заставляла злиться. На себя, на Даниэлу. На ублюдка-князя, посмевшего покуситься на то, что ему не принадлежало.
Не будь союз с Сетхэйном так важен для Треалеса, разорвал бы Ярого в клочья. Но пришлось сдержаться. Снова. Отпустить северянина и надеяться, что угрозы подействуют.
Треалесу нужны сильные маги. Нужно войско. А ему, Редфриту, необходимо как можно скорее протрезветь. Отделаться от этого наваждения и наконец узнать, лично, невинная ли ему досталась девица.
Если это не так, дальнейшая участь Даниэлы Фантальм будет незавидна.
Время близилось к полудню, город шумел и праздновал, и королевский дворец тоже пребывал в праздничной лихорадке.
— Скорее бы это закончилось, — пробормотал Галеано, настроение которого было отнюдь не праздничным.
Последнее, чего ему сейчас хотелось, — это развлекаться. Да и проводить время бок о бок с неверной женой тоже желания не возникало. Но ничего не поделаешь, придётся терпеть присутствие Даниэлы и всеобщее веселье.
То ещё испытание для его нервов.
Редфрит уже собирался отправить за Фантальм слугу, чтобы скорее спускалась и занимала место в паланкине, когда почувствовал, как ладонь прорезала боль, будто по коже полоснули ножом.
Глубокий порез, сочащаяся из раны кровь и удушающее чувство тревоги, петлёй овившее горло.
Позабыв обо всём: и о празднике, и о том, что не желает её видеть, Редфрит бросился в покои жены.
— Что опять задумала эта демоница?! — прорычал он, уверенный, что это очередные фокусы Даниэлы, и мысленно выругался.
Картина, открывшаяся его глазам, оказалась неожиданной. Редфрит был уверен, что застанет жену за проведением какого-нибудь ритуала — в этом Фантальм не было равных, но вместо этого увидел двух всклоченных женщин. Хирата и её ученица. Они стояли друг против друга с таким видом, словно собирались сцепиться в схватке. А может, уже сцепились. Раньше.
С рукава чародейки Реалис свисало оторванное кружево, на шее виднелись следы от ногтей, оставленные нетрудно догадаться кем. Причёска растрёпана, глаза горят яростью. Даниэла выглядела не лучше. Туника или, скорее, тряпка, больше подходящая какой-нибудь распутной девке, была вся измята. Лицо бледное, губы искусаны, пальцы воинственно сжимаются в кулаки. Того и гляди набросится на свою учительницу.
При звуке его голоса женщины вздрогнули и посмотрели на него так, будто он был прозрачным — невидящим, пустым взглядом.
— Спрашиваю ещё раз: что здесь случилось?
— Мы… — наконец растерянно начала Даниэла.
— Немного поспорили, — более уверенно подхватила ведьма. Нервным движением пригладив растрепавшиеся волосы, продолжила: — Мне не понравился внешний вид моей миары, и я пыталась убедить её переодеться.
Королю внешний вид жены тоже не нравился. Одно дело видеть её такой, почти нагой, за закрытыми дверями спальни и совсем другое позволять всей столице на неё пялиться.
— Оставьте нас, — потребовал Галеано, больше не глядя на Эдару.
— Но… — заикнулась было та.
— Не заставляйте меня повторять дважды, леди Реалис. Если хотите ещё когда-нибудь увидеть свою воспитанницу.
Опустившись в быстром реверансе, чародейка покинула спальню, а Редфрит подошёл к жене и протянул ей раскрытую ладонь.