Турецкий марш - читать онлайн книгу. Автор: Максим Дынин, Александр Харников cтр.№ 34

– Да нет, спасибо. Меня встретят, – улыбнулся я.

– Тогда всего хорошего! – И он встал в длинную очередь «бомбил» на стоянке.

А я пошел вдоль реки на юг. Меня постоянно хватали за рукав то вульгарно размалеванные женщины средних лет, то какие-то хмыри, предлагавшие показать мне «лучший паб в Лондоне, вон на той улице». Один раз какой-то шибздик попытался залезть ко мне в карман, но я успел схватить его за руку, тот вырвался и побежал. Желания гнаться за ним у меня не было, тем более именно этот карман был изначально пуст.

Минут через пятнадцать район доков наконец кончился горбатым мостиком, ведущим через небольшой канал. Перейдя через него, я понял, что нахожусь на острове Собак. Дома тут были небольшими и весьма опрятными, народу было мало, и я, подумав, вместо того чтобы начать поиски нужной мне Стебондейл-стрит, достал свой крестик и нажал на небольшой выступ. Теперь меня должны будут найти…

Чего здесь, конечно, не было, так это скамеек – все-таки это был не парк, а жилой район. Булыжная мостовая, тротуары по обеим сторонам дороги (пока мы ехали, дороги были без тротуаров), газовые лампы… Я начал прогуливаться, подумав, что если я остановлюсь где-нибудь, то привлеку к себе внимание.

Вот как та дама, опирающаяся на столб. Ее фигура выглядела на удивление знакомо… Я подошел к ней, и сердце вдруг забилось в груди – я не поверил своему счастью: передо мной, с небольшим чемоданчиком, мокрая и несчастная, стояла девушка моей мечты – Катриона Мак-Грегор.

22 (10) ноября 1854 года.

Соединенное королевство. Лондон.

Катриона Александрина Мак-Грегор, бездомная и нищая

Я в последний раз взглянула на дом двоюродной тети, вздохнула, подхватила чемоданчик и пошла по дороге. В кошельке, лежавшем в ридикюле, принадлежавшем еще моей маме, чуть более двадцати пяти фунтов стерлингов – год или два прожить можно, конечно, но что потом?

Причем сначала надо было покинуть Англию. Конечно, можно было бы попытаться добраться до Ирландии, но корабли туда, как мне рассказала тетя Клэр, более не ходили. Да и неизвестно, как тамошние родственники посмотрят на кузину без денег, без каких-либо перспектив и к тому же попавшую в опалу, пусть безвинно… Ведь мою покойную бабушку там многие недолюбливают – русская, видите ли…

Придется, наверное, уезжать в Шотландию; есть у меня там родня среди горцев – и Мак-Грегоры, и Фрейзеры – они меня обязательно приютят, все-таки для них кровь – не вода. Но садиться им на шею… И у тех, и у других отобрали после Каллодена все, что только можно было отобрать. Кому-то потом все, или многое, вернули, но не моим родственникам; отец не от хорошей жизни покинул Каледонию ^[59].

А главной причиной того, почему я не хочу уезжать из Лондона, является надежда, что мне все-таки удастся еще раз увидеть сэра Теодора. Я его полюбила с первого взгляда, и минуты, проведенные с ним – вполне целомудренно, могу вас заверить, – принадлежали к самым драгоценным моментам моей жизни. А насчет целомудрия… Что бы ни говорила тетя Клэр, а также бесчисленные другие дамы ее возраста, о том, что супружеские отношения для женщины – сущий ад и что их приходится терпеть ради мужа, но я была бы готова хоть сейчас принести свою невинность на алтарь любви к сэру Теодору. Вот только вряд ли у него появится возможность оценить мое жертвоприношение…

Еще чуть более года назад мы с мамой обитали в небольшом домике в Ричмонде, под Лондоном. С тех пор, как погиб папа, его полк выплачивал ей небольшую пожизненную пенсию – до тех пор, пока она снова не выйдет замуж. Ну а мне полагались одиннадцать шиллингов в неделю до моего восемнадцатилетия, которые я без остатка отдавала маме. Жили мы небогато, но счастливо.

А в марте прошлого года мама поехала к подруге в Манчестер на два дня. У поезда взорвался котел, и шесть человек погибли. Мама оказалась в их числе. Узнала я об этом от представителя компании, занимавшейся выплатами нашей пенсии. Тот поспешил выразить соболезнования и заодно сообщил мне, что с того самого дня мне полагалась лишь собственная пенсия, которой не хватало даже для аренды нашего с мамой домика.

На похоронах ко мне подошла двоюродная мамина сестра, Клэр Джеффрис, урожденная Фэллон, и пригласила меня поселиться у нее – с условием, что я буду отдавать ей весь свой доход, а еще преподавать ее дочерям французский и танцы, а также этикет («видишь ли, милочка, они в школе плохо учатся»). А про мои деньги она сказала: «Не такая ты мне и близкая родня, и одиннадцать шиллингов вряд ли покроют расходы на твое содержание».

Год назад мне исполнилось восемнадцать лет, и пенсию выплачивать прекратили. Тогда тетя открытым текстом дала мне понять, чтобы я поскорее искала себе место компаньонки: «О замужестве и не мечтай, кому нужна глупая дура без приданого, да еще и тощая, как лещ?»

К моему счастью (как мне тогда показалось), два дня спустя ко мне приехала крестная – некогда принцесса Александрина Виктория, а теперь ее величество королева Виктория, и привезла подарок – десять фунтов стерлингов. Но, присмотревшись ко мне, она вдруг строго взглянула на тетю, потом опять на меня, и безапелляционным тоном отчеканила:

– Детка, что-то ты исхудала. Я тебя заберу к себе. Леди Клэр, вы, я надеюсь, не возражаете?

Леди Клэр, конечно, не возражала, а пока я паковала немногие свои вещи в мамин старый чемоданчик, намекнула, что потратила на меня намного больше, чем моя жалкая пенсия. Каким образом, она не пояснила – все эти месяцы я была практически прислугой, кормили меня вместе со слугами, одежду и обувь донашивала ту, в которой приехала, но она потребовала у меня три фунта из подарка ее величества. Я решила, что не буду с ней ругаться, и безропотно достала три фунтовые банкноты. Получив искомое, тетя присовокупила:

– Вот теперь все честно.

После недели в Букингемском дворце крестная поселила меня в Голландском доме, сказав мне, что поищет для меня место компаньонки у кого-нибудь из своих камеристок. Там я и встретила сэра Теодора, после чего жизнь моя стала раем – до того самого момента, когда его вдруг схватили и куда-то потащили, а меня та страшная женщина отвела в мои временные апартаменты, где поджидала еще одна, похожая на первую как сестра-близняшка. Они приказали мне раздеться «внизу»; я отказалась, тогда одна меня схватила стальными руками, а другая сорвала с меня юбку и блумеры ^[60] и раздвинула мои ноги, после чего крикнула:

– Доктор, войдите!

Я сгорала со стыда – как любая уважающая себя женщина, я знала, что ни при каких обстоятельствах нельзя показывать себя «там» посторонним мужчинам. Многие – например, моя тетя – говорили, что это касается даже мужа и что доктора никогда не видят «того, чего необходимо стыдиться» ^[61], а лишь ощупывают эти органы под простынею. Но мерзкий старикашка с немецким акцентом раздвинул мое самое сокровенное место и, осмотрев и пощупав, сказал: