О чем знает ветер - читать онлайн книгу. Автор: Эми Хармон cтр.№ 106

Не знаю, может, дело в моей усталости, а также в том, что после исчезновения Энн горе постоянно застит мой взор… Короче, следующий день помнится мне так, словно я его не прожил сам, а увидел в кинематографе. Чернобелая пленка, набор кадров, ни малейшего отношения не имеющих к моей жизни, – вот каким явилось 22 августа 1922 года. С утра Мик поехал навестить братьев и сестер, а также старых друзей; давно перевалило за полдень, когда мы тронулись к Макрунскому замку. В сам замок я с Миком не ходил. Я ждал во дворе заодно с Шоном О'Коннеллом и Джо Доланом (ребятами из Миковой охраны) и еще дюжиной солдат и просто помощников, которых Мик повез в Корк с целью разбирать завалы на дорогах.

Проблемы начались возле Бандона. Первый автомобиль из нашей процессии (обычный, не усиленный броней) два раза перегревался, а бронированный и вовсе заглох, причем на холме, на самом виду. Казалось, второе происшествие вытекло из первого. Деревья по обочинам были вырублены, земля изуродована траншеями. Мы предприняли попытку объезда, заблудились, отбились от охраны, долго искали, у кого бы спросить дорогу, и наконец-то воссоединились с остальными, чтобы совершить последний на сегодня рывок – в Крукстаун, через долину под названием Бил-наБлис. То есть «цветочная чашечка».

Дорога, узкая и ухабистая, больше годилась для гужевой повозки, нежели для автомобилей. Слева ее закрывал холм, справа – давно не стриженная живая изгородь. День клонился к вечеру. В жидком предзакатном свете мы увидели, что поперек дороги валяется на боку телега из тех, на которых возят пивные бочки. Одного колеса у телеги недоставало. Неподалеку ослик мирно пощипывал травку, явно не зная, что ему, освобожденному, теперь делать. Автомобиль, который ехал первым, резко свернул и чуть не свалился в кювет. В остальных автомобилях шоферы отчаянно жали на тормоза.

И тут грянул выстрел. Шон О'Коннелл заорал:

– Засада! Вперед, скорее!

Но Мик зачем-то велел заглушить моторы.

Схватил винтовку, выскочил из автомобиля, готовый к бою, жаждущий перестрелки. Я последовал за Миком, остальные за мной. Пули сыпались слева, с холма; Мик, выкрикнув что-то непечатное, бросился к нам, укрывшимся за бронированным автомобилем. Оттуда мы несколько минут отстреливались, одиночными разрядами нарушая несмолкающий треск «виккерса».

Воздух в долине дрожал от пулеметных и винтовочных залпов. Мы имели что противопоставить «виккерсу», зато радикалы заняли куда более выгодную позицию: мы были у них как на ладони. Мик не желал пригибаться, у меня рука устала тянуть его книзу, язык заболел повторять: «Береги голову!» На мгновение долину заполнила тишина, которой мы не решались поверить – в наших ушах всё еще свистели пули, в черепных коробках билось оглушительное эхо. И все-таки это мгновение обмануло меня – я решил, что есть надежда.

– Вон они! На дороге! – выкрикнул Мик.

Действительно, группа с винтовками и пулеметом спешила к вершине холма. Мик выскочил из укрытия, пусть ненадежного; Мик выпрямился во весь рост, вскинул винтовку. Я бросился за ним, повторяя его имя. На холме выстрелили. Один-единственный раз, но зато наверняка. Мик рухнул ничком.

Он лежал посреди дороги, в пыли; в основании черепа зияла дыра. Мы с Шоном О'Коннеллом взяли Мика за руки и за ноги, понесли обратно к автомобилю. Я стал расстегивать рубашку – свою, конечно. Требовалось много ткани, и с бинтами я даже не возился. Кто-то читал над Миком заупокойную молитву, кто-то, рыча от ярости, палил по убегавшим убийцам. Наконец справившись с пуговицами, я скомкал рубашку, накрыл рану. Меня поразило лицо Мика, совсем юное и спокойное. Он словно был рад, что избавился от тревог, что можно расслабиться, закрыть глаза. Незаметно спустились сумерки, а я всё сидел, держа в объятиях Большого Парня. Который был мертв.

Вот так же, не выпуская Мика из объятий, прижимая к груди его окровавленную голову, не сдерживая слез, я ехал в Корк. Плакал не я один. Мы все были настолько потрясены утратой, что, свернув к ручью (требовалась вода – омыть Мику лицо), не сумели выбраться на дорогу. Мы оказались в адском лабиринте поваленных деревьев, взорванных мостов и покореженного железнодорожного полотна. По этому-то лабиринту и колесили, пока нам не попался человек, указавший, как проехать к церкви. Однако священник, приблизившись к автомобилю и увидав мертвого Мика, бросился бежать. Ребята последовали за ним; я услыхал угрозу физической расправы, если святой отец не одумается и не отпоет покойного. Затем раздалось несколько выстрелов, но святой отец, к счастью, не упал, а, наоборот, скрылся в церкви. Возможно, мы отнеслись к нему несправедливо. Как бы то ни было, мы не стали его дожидаться.

Наверно, мы еще долго плутали, не знаю. Помню только, что до Корка мы в конце концов добрались. Двое патрульных сопроводили наш автомобиль в больницу «Шанакил». Там у нас изъяли тело Мика. Мы остались, залитые его кровью, растерянные. Мог ли Мик предположить, что примет смерть от своих земляков, что погибнет именно в том уголке мира, где ему, казалось бы, гарантировалось всеобщее обожание?

Кто-то догадался отправить телеграммы – в Лондон (чтобы там напряглись), в Дублин (чтобы там всполошились), в другие города, чтобы знали: Майкл Коллинз погиб лишь неделей позже, чем навсегда ушел от нас его товарищ Артур Гриффит. Тело Мика отправится в Дублин морем – из бухты Пенроуз в Дун-Лэаре. Мне не позволили сопровождать его. Я поехал на поезде. Вагон гудел: обсуждали смерть Мика, невосполнимую утрату для Ирландии, – и перескакивали на фасоны шляпок, погоду, несносных соседей. Меня такое зло взяло, что я еле дотерпел до ближайшей станции. Весь дрожа от негодования, я спрыгнул на перрон и дальше шел пешком. Два дня добирался. Не могу находиться среди людей, но, как ни странно, не готов я и к полному одиночеству.

Похороны состоялись сегодня. Мик упокоился на кладбище Гласневин. Мы четверо – Гиройд О'Салливан, Том Куллен, Джо О'Рейли и я – стояли плечом к плечу. По крайней мере, не одного меня снедает скорбь – Гиройд, Том и Джо любили Мика не меньше, чем я, и в этом я вижу слабенькое утешение. Бремя утраты не придется тащить в одиночку.

Дублинский дом я выставил на продажу. После похорон не желаю возвращаться в Дублин. Никогда. Поеду домой – меня ждет мой мальчик, мой Оэн. Всех остальных, кто был мне дорог, Ирландия уже забрала, больше некого принести ей в жертву.

31 АВГУСТА Я ПОЕХАЛА В БАЛЛИНАГАР, на кладбище. Мне помнилось, что расположено оно сразу за церковью на довольно высоком холме, но я не ожидала, что подъем отнимет практически все мои силы и вызовет саднящую одышку. Живот сильно вырос, давил снизу на легкие. По словам слайговского гинеколога, милейшего старичка, мне предстояло рожать в первых числах января. Я усмехнулась: при первом посещении больницы в Слайго медсестра, желая определить мой срок, спросила, когда были последние месячные. Какую дату я могла назвать? Середину января 1922 года? Я прикинулась этакой забывчивой особой. По моим личным подсчетам, на момент возвращения в современность мой срок составлял около двенадцати недель. На первом же УЗИ мое предположение подтвердилось, несмотря на несообразность дат. Путешествие во времени ни на что не влияло. Как и всякая женщина, я должна была носить дитя ровно девять месяцев, из которых минуло пока только пять.