– Отлично. Просто здорово.
– Цвет лица у Вас нездоровый.
– Разве?
– Такой… зеленоватый?
– Должно быть, освещение здесь такое. Вон я на Алана смотрю, он тоже весь серо-буро-малиновый.
– Да нет же, только Вы у нас зеленая.
– Зеленая, говорите? Ах, да-да, у меня может немного зелень на лице оставаться, совсем забыла.
– А почему? – спросил Эд.
Вот, блин, пристал. Почему да почему? Эду не наврешь, он из тех, кто не купится на вранье. Придется ему во всем сознаться.
– Ну, вы знаете, я тут ходила на Хэллоуин-вечеринку, наряжалась ведьмой, ну там выпили немного, и я забыла снять макияж на ночь, так вот краска немного въелась, и я выгляжу слегка зеленоватой.
– Ах, вот как. А я беспокоился, может у Вас что-то заразное, – сказал Эд. – Постарайтесь впредь, если не сложно, воздержаться от такого зеленого макияжа, хорошо?
– Хорошо, – согласилась я, пытаясь не терять достоинства и самообладания.
Когда Эд ретировался в свой офис, куда не ступает нога человека, Алан начал ржать.
– Ну ты даешь, Эллен! – закатился он от смеха. – Я-то думал ты на изумрудной диете и йоге так позеленела. (Откуда он взял, что я йогой занимаюсь? Технически вполне можно обо мне такое предположить; как-то забрела я на класс йоги, и у меня даже коврик от йоги остался, который я по акции купила в TKMaxx.) Я уж подумал, что ты там зеленых смуззей перепила. У меня такое было однажды. Делал я детокс на зеленых смуззи. Неделю зеленым поносил. Ни за что больше! Как вспомню, так вздрогну.
– Напиться и забыться… – со вздохом сказала Лидия. – Помню, было такое, еще до детей. А теперь у меня никаких вечеринок, зато постоянное ощущение похмелья из-за малыша, который не спит по ночам. Везучая ты, Эллен! Я вот даже не могу припомнить, когда напивалась в последний раз на вечеринке, сейчас все наши вечеринки – это мамские посиделки за мини-пиццами и мини-роллами на веселенькой посудке из Икеи.
– Ну, это не пьянка была… – начала я было объясняться.
– У нас на хате мы постоянно такие пьянки устраивали, когда в универе учились, – начал вспоминать Джеймс. – Мой сосед потом отмывался машинным маслом.
Машинное масло! А я даже и не подумала, что можно же им попробовать стереть краску.
– О, уже обед, – объявил Джеймс. – Я иду в буфет через дорогу, кто со мной?
– Ой, мне надо няне позвонить, узнать как там ребенок. Он с утра поносил, – сказала Лидия.
– Я не пойду. У меня фитнес, – заявил Алан.
– Ничего там такого забойного не было, – закончила я объяснять в опустевшем офисе.
Ноябрь
Пятница, 4 ноября
Вступай в родительский комитет, говорили они. Будешь делать важное и полезное для детей дело, говорили они. На это уйдет совсем немного времени, говорили они. Брехали они! Все до единого! Лживые, толстые, грязные обманщики!
Не успела Хэллоуинская зелень смыться с лица моего, как тут же прилетело еще одно письмо от мамочки Люси Аткинсон. Утром я предупредила Саймона, что сегодня вечером ему придется бежать после работы забирать детей с продленки и кормить их вечером пятничной пиццей, потому что я со своими новыми коллегами иду в крутой бар проставляться. В бар, где тусуется молодежь! Я даже машину на работе оставлю и приеду домой на такси, по-взрослому. Когда я увидела это письмецо в своем ящике, то не обрадовалась, хоть и пила к тому времени свой третий Гибсон (коктейль с маринованными луковками, вкуснотища!). У меня всегда нехорошее предчувствие, когда Идеальная до омерзения Мамочка Идеальной Люси Аткинсон решает мне написать, потому что ее письма, как и письма Джессики, не предвещают ничего хорошего. Не надо было мне его открывать, пока я не дошла до кондиции, но я открыла и – бац!
Привет!
Как ты знаешь, обычно я собираю деньги на подарки учителям к Рождеству, но в этом году я очень занята и подумала, а не сможешь ли ты этим заняться?
Хххх
Четыре х, четыре поцелуя. Похоже на поцелуи смерти, видимо, мне не сдобровать. Когда люди, с которыми у тебя шапочное знакомство, ставят в конце своего письма поцелуи, то это знак пассивной агрессии – сколько поцелуев, столько тонн дерьма они сгружают на тебя. Подарки учителям – это же минное поле нахрен! По идее, должно быть просто – каждый разбирает себе по учителю, кладет в конвертик пятифунтовую банкноту и вручает этот конвертик по адресу, адресат потом идет и покупает подарочный сертификат в магазине John Lewis или M&S, все это воспринимается как благодарность типа «Дорогой и уважаемый учитель, спасибо, что возитесь с нашими маленькими монстрами. Пожалуйста, примите этот скромный знак нашей признательности, который можете потратить на выпивку, чтобы заглушить боль от общения с дьявольским семенем. Или купите себе новые носки. От всей души, от всех мамаш и папаш».
Но нет, так просто никогда не бывает. Потому что меня ставят в копию стопятьсот тыщ раз стопятьсот придурков, которые вместо «ответить» жмут на «ответить всем», и начинается адская круговерть переписок и пересылок по самому малейшему нахрен поводу, а чаще сука без, потому что мне везет, и я отвечаю в этом году за подарки, бля! Люсиной маме, такой идеальной, что аж скулы сводит, такой тонкой и звонкой, с идеальной прической волосок к волоску, которой не страшен никакой ветер, в джинсах скинни в облипочку и соевым латте в когтистой лапке, удавалось между делом, по дороге на занятие по йоге отговорить особо инициативных мамаш от того, чтобы оформить на учителя опекунство над гватемальским сиротинушкой или же разубедить тех же чокнутых мамаш не покупать в качестве подарка сережки, изготовленные из говна гималайской козы и непальских палок. Я не такая тактичная. Вполне возможно, что к третьему письму я уже буду открытым текстом писать, кому куда идти и сколько раз.
Оу, радость-то какая, еще одно письмецо:
Совсем забыла – тот, кто организовывает подарки, также обычно собирает потом всех мамочек на девчачью вечеринку! Жду не дождусь!
Ххххх
Пять поцелуйчиков! Вот же сука! Собрать мамочек на рождественскую вечеринку. Это же как вручить мне кубок с отравленным вином. Тридцать перевозбужденных мамочек (вообще-то двадцать восемь, плюс Сэм, который у нас считается за мамочку, потому что он гей и отец-одиночка, плюс Джулиан, который у нас безработный и сидит дома, смотрит за детьми и говорит каждой бабе, что он как никто «так понимает» женщин, и это надо понимать, что он не прочь запустить свои ручонки вам в трусы. Странно, но до его понимания не доходит, что он мог бы помочь в организации мероприятий родительского комитета, вместо этого он заявляется на рождественскую девчачью вечеринку и начинает приставать ко всем мамочкам, а еще пристраивает своих детишек к ничего не подозревающим мамочкам, которые по наивности проявляют интерес к его «профессии фотографа», потому что «так сложно одновременно быть домохозяином и бизнесменом, и не могли бы Вы присмотреть за Фиби и Маркусом пару часиков, пока я проведу фотосессию. За Вашу услугу я бы мог предоставить роскошную скидку на Ваш семейный портрет в интерьере! Оу, да Вы душка, просто звезда! Буду как штык к пяти, заберу детей самое позднее к шести вечера. Ну уж точно не позднее семи, потому что Сьюзан возвращается с работы к этому времени. Спасибочки! До вечера! Ой, а Вы не сможете их покормить заодно ужином? У нас Фиби не ест глютен, а у Маркуса непереносимость лактозы. Что, сможете? Вау! Круто! Гуд-баааай!») в тесном пабе в клоунских колпаках, надетых на их головы супротив воли, вынуждены давиться холодной индейкой и притворяться, что их что-то объединяет помимо банального совпадения, что им всем выпало в течение одного календарного года произвести на свет человека естественным или иным способом (за исключением Сэма и Джулиана, конечно, хотя у Джулиана есть мерзкая привычка делиться подробностями родовспоможения его жене Сьюзан, мы эту Сьюзан в глаза не видели за те два года, что наши дети ходят в один класс, но знаем про ее роды все до мельчайших деталей благодаря рассказам ее мужа. Я было уже подумала, что Сьюзан лишь плод воображения Джулиана, а детей он позаимствовал у добрых друзей, чтобы ему было легче охотиться на аппетитных мамочек, но потом я вспомнила, что Саймон также никогда не появлялся в школе, и это дает другим родителям повод подозревать меня в том, что у меня муж объелся груш и я его просто выдумала).