— Мастер Волк, — сурово произнес Шутейник. — Я буду называть вещи своими именами. Мы — в заднице. — Он заглянул в клубящийся дымом пролет, чихнул по-кошачьи, затем сбежал к убитому коротышке, пинком откинул ему голову на плечо и вспорол воротник кафтана. Всматривался недолго, хмыкнул и вернулся ко мне: — С этими не разойдешься, как с воришками на базаре. Рендорский Союз Нечестивых, это понимать надо!
— Знак?
— Татуировка. Маленький черный змей на плече. Вроде родимого пятнышка, непосвященный и не приметит.
— А ты знаешь?
— Ай! Приходилось… Убийцы они. Упыри. Наемничают здорово. Берут много. Убивают влегкую. Нет для них преград и сомнений: старик, женщина, ребенок. За большие деньги приберут кого угодно! Говорил же: это покушение на вас! Ох, как же доволен я. До соплей доволен!
Он заглянул в пролет и вдруг сделал резвый отскок: я услышал глухой стук и, вскинув глаза к низкому потолку, увидел, что в досках застряла железная арбалетная стрела. Затем внизу родился звук, похожий на звон битого стекла.
Гаер снова глянул вниз, чихнул.
— Ладушки-воробушки, однако благоразумие диктует нам один выход… Бежать! Вернемся в комнату и попробуем выпрыгнуть через окно!
Я покачал головой, каковое движение в дыму Шутейник, наверное, и не заметил.
— Нет. Амара. Третий этаж. Мы выпрыгнем и может, даже, не переломаем ног, но если я сброшу ее — она убьется. Упадет мешком. Пробьет голову, повредит селезенку.
— А ежели оставим тут — ее приберут, как и прочих! А пока будем вязать веревки да ее спускать — Нечестивые приберут нас! — Хогг уставился на меня круглыми совиными глазами. — Чердак! О чердаке забыли! Там забаррикадируемся, если что, отсидимся! Или по крышам уйдем! Ходу, мастер Волк, ходу!
Лестница на чердак — крутая и рассохшаяся — находилась в двух метрах за спиной Шутейника. Мы схватили Амару — я за ноги, хогг за руки. Шутейник двигался впереди. Чтобы нести Амару как следует, я был вынужден бросить тряпку, предварительно сделав один большой вдох. Мышцы мои затвердели, как глина под солнцем, молотки в голове превратились в тяжкие кузнечные молоты. Я бросил взгляд вниз, в пролет: по лестнице уже крались зыбкие тени Нечестивых. Да сколько же их, а? И как они намерены отходить? Хват, несомненно, где-то там, жаль, не вышло схватить, но что теперь жалеть — самим уцелеть бы… И все таки: как они намерены отходить?
Дверь на чердак была отперта: Шутейник пнул ее, и мы резво занесли Амару внутрь. Снотворный дым просочился сквозь доски едва-едва, стлался под ногами серым утиным пухом. Тут можно было дышать.
Над головой громоздились черные от времени стропила в бородах сивой паутины. Кровля возносилась пологим конусом. Солнце настырно лезло в ряд световых оконцев на уровне моей головы. В дальнем конце под кровлей виднелось распахнутое слуховое окно и лесенка с кривыми деревянными перекладинами, так похожая на обычную деревенскую лесенку на чердак из моего детства.
Чердак был загроможден сундуками, ящиками из старого дерева и плетеными корзинами. Все это добро было понатыкано тесно, громоздилось друг на друге до самых стропил, словно бы владелец дома не был уверен в их прочности и таким образом подпирал, дабы крыша не рухнула. Мы развалили несколько ближайших нагромождений, и быстро забаррикадировали двери наиболее тяжелыми сундуками. Не знаю, что за добро в них было — но некоторые казались дьявольски тяжелы. Мы еще занимались этой работой, когда в двери с той стороны ударили, ударили со всего маху.
— Хе-хе! — Шутейник отпустил себе под нос вполне внятный комментарий об интеллектуальной состоятельности Союза Нечестивых. — Стучите, милостивые государи, стучите, можно даже лбом подолбиться! — он прислушался. — Утопали за подмогой. Вот что, мастер Волк, их там много, и двери они вынесут, если только мы не загромоздим их наглухо! Нужно еще сундуков накидать! Мастер Волк?
А я молчал. На чердаке был кто-то еще. Этот кто-то позволил себе сдавленный едкий смешок — почти не слышный, похожий на крысиный шорох, но я каким-то образом его ощутил, а вот Шутейник проворонил.
И это была не крыса…
Я перебегал взглядом от одной колонны сундуков к другой… Я не понимал, откуда…
Хват вознесся на середину лесенки, как кошка. Черный, гибкий, похожий на взвившуюся кобру. Вытянул руку с пистолем, но я успел ударить Шутейника в бок, и оба мы покатились по полу, а в ушах стоял грохот выстрела, оглушительный в этом замкнутом пространстве.
Я услышал, как Хват досадливо цокнул языком. Почувствовал, как натужно скрипнули доски пола, когда эльф на них приземлился.
Тут же вскочил, отыскал брошенную шпагу, и принял оборонительную стойку. Шутейник сидел на полу и ошеломленно тряс головой.
— К моему прискорбию… это всего лишь жалкий хогг… — Я впервые услышал голос безумного эльфа — высокий, чуть хрипловатый, некогда, наверное, чистый, звонкий, серебристый и — красивый. Да он и сейчас был гипнотичен и красив. — Обман. Всюду подлый обман. Как жаль… — Голос перемещался по чердаку, голос скользил меж колонн из сундуков, ящиков и корзин, мне показалось даже, что ворволака, как призрак, напрямую просачивается сквозь преграды. Но это была иллюзия: Хват просто очень легко и быстро двигался.
Он, несомненно, видел нас, каким-то образом отслеживал, а вот мы не могли его разглядеть. Но краткая передышка позволила Шутейнику нашарить свою шпагу и занять оборону подле тела Амары.
— Отрадно видеть, что архканцлер явился… Я же взял денежки… Денежки за его беспутную головенку… А дело-то не сделал на кораблике… А денежки взял. Плохой Хват, бяка! И хогг здесь. Дурачок-приятель. Я не взял за него денежек, но я вскрою ему горлышко просто так… — Я расслышал характерные щелчки, и содрогнулся. Заговаривая нам зубы, Хват спешно снаряжал пистоль для нового выстрела!
В дверь заколотили, потом раздался треск — доски пытались прорубить. Наша баррикада содрогнулась, сотряслась мелкой дрожью. Я вскрикнул.
— Держу ее, мастер Волк! Держу! Удержу, даже если ежика рожу! — пробормотал Шутейник. Лоб его взмок, струйки пота сбегали по красноватому лицу. Он уселся на пол, подпер баррикаду спиной, уперся ногами в доски. Таким образом, против Хвата остался один я.
Амара вдруг застонала, выгнулась, засучила ногами, затем бессильно опала, задышала рывками.
Мое сердце сжалось. Сейчас, если бы Хват подставился под удар, я бы воткнул шпагу ему в грудь, и плевать мне было на Великую Мать и Эльфийскую тоску.
— А вы знаете, друзья, друзья мои ласковые… — промурлыкал Хват, все так же перемещаясь между колонн. — Вы же закрыли единственный путь к отступлению… моим приятелям… моим дружочечкам… Зачем же вы так сделали? Они не будут рады… Ой не будут рады… Они злючки. Они сквернавцы. Г-гаденыши мерзкие… Убийцы-кровохлебки… Неопровержимое свидетельство вырождение людишек… Дурачки они, а ты, архканцлер, первый среди равных… Дурачок, дурачок!
Мой взгляд лихорадочно метался от одной колонны к другой. В кого выстрелит Хват? В меня — или в Шутейника? Я хреново владею шпагой, и он это знает, меня легче прирезать в поединке. А хогга он, похоже, возненавидел, ибо тот посмел сыграть эльфа, да не простого, а презренного, посаженного в клетку безумца. Значит — стрелять будет в хогга, не в меня. Меня он оставляет на легкую, легчайшую закуску!