Дело было, вероятно, не только в том, что за десятки миллионов лет каждый участок земли хоть раз да лишался своего растительного покрова — что в сложившейся ситуации означало переход из владений мезозойской флоры во владения цветковых. Если бы все сводилось к этому, мы бы увидели более-менее плавное и равномерное увеличение доли цветковых в течение всей раннемеловой эпохи. Вместо этого мы видим их скудное маргинальное существование на протяжении большей части этой эпохи — и взрывную экспансию в ее конце. Эта неравномерность в свое время произвела такое впечатление на Дарвина (который, как мы помним, был убежденным градуалистом), что он назвал «альбский взрыв» цветковых «отвратительной тайной».
Видимо, в какой-то момент количество перешло в качество. На плацдармах, отвоеванных цветковыми у мезозойских «сорняков», шла быстрая (и совершенно некогерентная) эволюция, порождавшая формы, способные расти в сомкнутом сообществе. В какой-то момент они оказались способны вторгнуться в сложившиеся мезозойские биоценозы и потягаться за место под солнцем с доминирующими в них видами. И уже само это вторжение разрушило тонко отлаженные и сбалансированные за сто миллионов лет когерентной эволюции наземные экосистемы мезозоя. Новые доминанты потянули за собой в меловые леса свою «коалицию» (см. главу «Забытый кит») — опылителей, симбионтов, фитофагов, паразитов и всех, кто так или иначе зависел от всех этих категорий. Все это, вероятно, напоминало вторжение в империю ацтеков отряда Кортеса, побеждавшего не столько за счет превосходства своего оружия, сколько за счет того, что сложный и тонко отрегулированный социальный организм империи стал разваливаться от самого факта вторжения внешней силы. Впрочем, возможно, заметную роль в этом столкновении сыграли растительноядные животные того времени — представленные в основном различными видами динозавров. Характерные особенности «новых растений» — сочная, богатая мягкой паренхимальной тканью листва и не одревесневающие стебли — пришлись по вкусу травоядным рептилиям: вскоре после начала быстрой экспансии цветковых начался последний (и самый пышный за весь мезозой) расцвет динозавров. Из первой половины верхнемеловой эпохи (то есть первых 15–17 миллионов лет после победы «цветковой революции») известно больше видов динозавров, чем из любого другого временнóго отрезка аналогичной длительности.
Тут я снова позволю себе отвлечься от основной темы, так как у читателя, вероятно, уже возник вопрос: а что же стало с гигантскими ящерами потом? Если они не только благополучно пережили меловой ценотический кризис, но и вступили сразу после него в небывалый прежде расцвет, то не говорит ли это о том, что их последующее вымирание никак не связано с «цветковой революцией» и ее последствиями?
Отступление гипотетическое. Вымирание в раю
По отношению к концепции Жерихина любые версии вымирания динозавров, строго говоря, элемент необязательный, этакое дополнение, вроде резных наличников на окнах — выглядят красиво, но если их снять, ни с домом, ни даже с окном ничего не случится. Основное содержание концепции мелового ценотического кризиса никак не зависит от того, справедлива или нет та или иная гипотеза о причинах вымирания динозавров. Кроме того, как мы уже говорили, все попытки реконструировать причины тех или иных событий прошлого обречены вечно оставаться гипотезами, которые могут быть опровергнуты, но никогда не будут доказаны. И тем не менее было бы соблазнительно связать вымирания в конце мелового периода с изменениями, произошедшими в его середине.
Итак, динозавры не только благополучно пережили среднемеловую революцию в составе растительности, но и как будто оказались в выигрыше, успешно освоили новые корма, дали целый букет новых видов. Но примерно с середины позднемеловой эпохи их разнообразие начинает сокращаться. При этом темпы исчезновения видов остаются примерно такими же, какими и были (для любого достаточно большого отрезка времени можно найти виды, которые именно в это время встречаются в последний раз). Новизна ситуации состояла в том, что новые виды появлялись реже, чем вымирали прежние. А к самому концу мелового периода появление новых видов динозавров прекратилось вовсе. И после того, как довымерли немногие еще остававшиеся к этому времени виды, эра динозавров кончилась.
Понятно, что такая картина не соответствует не только катастрофическим сценариям вроде падения астероида или суперизвержений вулканов, но и «как бы биологическим» версиям вроде модных в свое время предположений об отравлении алкалоидами цветковых растений, разразившейся всепланетной эпизоотии и тому подобных сценариев, которые один мой собеседник удачно назвал «массовым мухобойством». Вымирание динозавров явно было обусловлено какими-то эволюционными причинами. Но какими?
Единого мнения на этот счет нет — даже у тех ученых, которые придерживаются последовательно эволюционного подхода. Один из сценариев выглядит так: «цветковая революция» привела к резкому расширению кормовой базы для растительноядных животных — новая наземная растительность оказалась намного продуктивнее прежней и к тому же производила плоды и крупные семена, переварить которые могли и неспециализированные едоки. К тому же все это росло не где-то в недостижимой вышине, как в лесах голосеменных, а прямо на земле. И использовать этот ресурс начали не только травоядные динозавры и насекомые-фитофаги, но и — с некоторым запозданием — млекопитающие. Как раз примерно в середине позднемеловой эпохи, во время максимального расцвета динозавров начинает быстро расти обилие и видовое разнообразие так называемых многобугорчатых (древняя группа млекопитающих, известная с середины юрского периода; внешним видом и, вероятно, образом жизни они сходны с грызунами, но не родственны им). Причем особенности новых видов недвусмысленно свидетельствуют о том, что они перешли от всеядно-насекомоядного питания (более или менее характерного практически для всех мезозойских млекопитающих) к питанию преимущественно растительными кормами.
Вряд ли многобугорчатые могли составить серьезную конкуренцию травоядным ящерам — уж слишком разными были их размеры. Да и состав кормов, вероятно, тоже не совпадал: переваривание зеленой массы требует длинного (не только относительно, но и по абсолютной величине) кишечника и потому крайне затруднительно для небольших животных, особенно теплокровных с их высоким уровнем обмена. Даже среди современных грызунов очень мало видов, которые бы питались в основном травой и листьями — у большинства это все-таки скорее дополнение к семенам, клубням и тому подобным калорийным и легко усвояемым кормам. Но мелкие травоядные в свою очередь представляли собой свободный ресурс. И на него вскоре нашлись потребители — хищники. В основном тоже из числа млекопитающих: мелкие ночные животные, которыми были растительноядные зверьки, оставались почти неуловимыми для хищных рептилий, охотившихся в основном днем. (Впрочем, как раз в это время быстро увеличивается разнообразие змей, причем среди них появляются те группы, современные представители которых охотятся в основном на мелких млекопитающих.)