Дарвинизм в XXI веке - читать онлайн книгу. Автор: Борис Жуков cтр.№ 139

Дело тут даже не в каких-то роковых совпадениях. Просто для любой, самой абсурдной теории всегда можно найти некоторое число «подтверждений» — фактов, которые выглядят именно так, как им предписывает данная теория. Такие «подтверждения» можно представить хоть для «теории» горьковского Воробьишки о том, что ветер создается движениями деревьев. В самом деле: наблюдения показывают, что сначала на некотором расстоянии от наблюдателя возникает движение ветвей, а уже затем налетает ветер. Причем он всегда налетает с той стороны, где замечено движение ветвей, и дует туда, куда они машут. Наконец, теорию подтверждает и модельный эксперимент: если взять ветку с листьями (или хотя бы с большим числом отростков-веточек) и начать махать ею, в той стороне, куда направлены взмахи, можно зарегистрировать движение воздуха, полностью аналогичное ветру. Чего же нам еще? Теорию можно считать доказанной ^[280].

Словом, для того, чтобы «проверка фактами» вообще имела смысл, нужно было предложить какую-то более строгую и однозначную процедуру такой проверки. Это и сделал в 1935 году австрийский философ и логик Карл Раймунд Поппер.

Суть его концепции, названной позже фальсификационизмом, довольно проста, хотя и выглядит парадоксально: проверяя ту или иную теорию, нужно обращать внимание не на подтверждения (которые, как мы уже знаем, всегда найдутся даже для совершенно вздорных гипотез), а на опровержения. Точнее — на те ситуации, в которых данная теория могла бы быть опровергнута. На наблюдения и эксперименты, исход которых неизвестен заранее, но при этом проверяемая теория (как наша гипотетическая бабушка Физдипёкла из главы 9) уверенно говорит об этом исходе нечто определенное — если уж не «это должно быть так и только так», то хотя бы «это может быть и так, и сяк, и еще как-то, но во всяком случае никогда не будет вот этак». («Говорит» в данном случае означает не то, что так полагает автор этой теории или ее наиболее видные приверженцы, а то, что такой прогноз однозначно следует из самой теории.) Дальше нужно провести это наблюдение или поставить этот эксперимент и сравнить его результаты с тем, что предсказывает (или запрещает) теория. Если результат противоречит теории — ее следует признать неверной. Если не противоречит, ею можно руководствоваться и дальше — до тех пор, пока не появится факт, который ее опровергнет. В рамках концепции Поппера всякая теория, сколько бы раз она ни была проверена, всегда остается лишь предположением и никогда не может быть окончательно доказана: закон сохранения энергии может быть проверен и подтвержден миллионы раз в самых разных процессах и явлениях, но если завтра кто-то построит один-единственный работающий вечный двигатель, закон придется признать опровергнутым. Или, по крайней мере, сильно изменить его формулировку либо ограничить область применения.

Почему одно-единственное опровержение весомее миллиона подтверждений? Дело в том, что наука индуктивна. Она опирается на конечное число наблюдений и экспериментов, но при этом делает некоторые утверждения (теории) обо всех объектах и явлениях определенного типа, то есть о потенциально бесконечном множестве. Понятно, что такие утверждения могут быть опровергнуты единственным противоречащим им примером, в то время как никакое количество примеров подтверждающих не может их доказать ^[281]. Скажем, проверив наугад сто или тысячу человек подряд, мы, скорее всего, убедимся, что у всех у них сердце находится слева. Но это не доказывает утверждения «у всех людей сердце слева» — чтобы его опровергнуть, достаточно найти одного-единственного человека с сердцем справа. Такие люди действительно существуют (хотя их доля не превышает 0,01 % человечества), так что утверждение «у всех людей сердце слева» можно считать опровергнутым. А вот утверждение «все люди смертны» до сих пор не опровергнуто. Мы относимся к нему как к безусловной истине, хотя статус у него ровно тот же, что и у предыдущего: единственный противоречащий ему пример (если бы таковой нашелся) опроверг бы его. Точно в таком же положении, согласно Попперу, находятся и все без исключения научные теории: любая из них в принципе может быть в любой момент опровергнута единственным фактом. Хотя для некоторых из них это примерно столь же вероятно, как обнаружение бессмертного человека.

Ну а если теория сформулирована так, что никакой факт — не только известный, но и тот, который может быть обнаружен в будущем, — не может ее опровергнуть? Если она может истолковать со своих позиций любое наблюдение и любой эксперимент? В концепции Поппера это означает, что данная теория не является научной и вопрос о ее верности или неверности не может быть разрешен средствами науки.

Этот последний вывод — о ненаучности любых принципиально неопровержимых утверждений — позже получил имя «критерий Поппера» и стал чрезвычайно популярен не только у философов и методологов науки, но в куда более широких кругах. Надо сказать, что концепцию Поппера в целом впоследствии много и отчасти справедливо критиковали, но критика относилась в основном к тезису, что единственного факта, противоречащего теории, достаточно для ее опровержения, каковы бы ни были ее заслуги и возможности. (Это действительно не соответствует реальной практике науки: обычно научное сообщество отказывается от общепризнанной фундаментальной теории не раньше, чем испробует все средства ее спасения — от тщательной проверки «опровергающего» факта до глубоких изменений в самой «опровергаемой» теории или выдвижения дополнительных гипотез специально для объяснения неудобного факта. И даже если ничего поправить не удается, старую теорию хоронят не раньше, чем будет предложена новая, лучше объясняющая все известные факты, включая и «опровергающий». Но Поппера в данном случае интересовало не реальное поведение ученых, а логический статус научных теорий как таковых.) Сам же тезис, что из научных теорий должны следовать какие-то принципиально опровержимые прогнозы, а учение, которое не может быть ничем опровергнуто, научной теорией не является, стал более-менее общепринятым критерием научности и возражений обычно не вызывает. Как сказал поэт, «если тебе „корова“ имя, у тебя должны быть молоко и вымя. А если ты без молока и без вымени, то черта ль в твоем в коровьем имени!»