Ярость - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Никитин cтр.№ 31

– Кто это? – спросил я с интересом соседа.

– Казанов, – ответил тот гордо. – Лидер... тьфу, слово-то какое поганое!.. глава нашей партии. За нами будущее!

– Не сомневаюсь, – согласился я. – Как называется? Я на случай, если вступить...

Он придирчиво оглядел меня с головы до ног:

– Что-то ты черноват больно... На русского не похож. И нос крючком, как у пархатого.

– Я с Украины, – сообщил я. – Так все такие, южные славяне! А здесь жили восточные, посветлее...

– А, – согласился он, – тогда можно. Хохлы тоже люди, хоть и похуже. Но жидов резали по-настоящему! Не то, что у нас – одни дурацкие погромы... Не обижайся, по вас там постоянно то турки ходили, то татарва. А мы – чистая раса.

– Так вы националисты?

– Нет, – ответил он с неопределенностью. – Для нас нация – не главное. Мы – язычники. Возрождаем истинно верную веру. В капище к нашим богам хоть черта поставь – мы веротерпимы.

Я предположил:

– Тогда вы родяне. Или сварожичи. Язычники – бранное слово. Так называли всех нехристиан сами христиане. Как нас украинцы зовут москалями да кацапами, а мы их – хохлами... Так что подумайте о правильном названии!

Я попятился, начал проталкиваться обратно. Толпа собралась уже нешуточная. Милиция подошла ближе, прислушивалась к выкрикам, но пока не вмешивалась. Да и вроде бы не антисемиты, не фашисты, не националисты – религиозные какие-то, евреев винят не за то, что весь мир заграбастали и опять Россией правят, а что Христа не удавили еще в колыбели. Им, евреям, кровь пустил, да и русских согнул так, что задница к услугам каждого...

* * *

В булочной рассеянно сгреб пару свежих батонов, глаза больше шарили по лицам, и сердце сжималось от горечи. Россия первой попыталась воплотить в жизнь лучшую из лучших и самую благородную из идей... самую сокровенную, о которой мечтали и писали лучшие умы... коммунизм! Пыталась построить. Но на рывке и самоотречении построить не удалось, а когда энтузиазм выгорел, когда пошли будни, началась та нелепость, когда признаться, что не удалось всем утереть нос своим совершенством, что мечта так и остается мечтой, никто не решился. Да и зачем, когда всю власть прибрали ловкие люди, которые из всего умеют извлекать личную выгоду, как сумели и из мечты о светлом будущем, где не будет обиженных? А кто начал тревожиться, говорить о каких-то переменах, того объявляли ни много ни мало, как врагом всего народа...

Мечта о построении коммунизма рухнула под напором серости, как все светлое гибнет под его напором. Людей, которые думают о том, как поиметь жену соседа, всегда больше, чем тех, кто мечтает облагодетельствовать человечество. Интересы американцев выше пояса не поднимаются, разве что у тех, у кого там интересов уже нет. И когда они настойчиво восхваляют свой образ жизни, когда главная цель – вкусно жрать и мягко спать, никаких запретов в сексе, никакого риска и высоких слов о служении Родине, то рано или поздно даже у самых устойчивых появляется некая душевная усталость: не махнуть ли и мне на все рукой? Вон как те скоты живут! Ведь жизнь коротка... Отдать Отечеству, себе ничего не останется.

В США никогда не было дворян, не было дуэлей, кодекса чести и прочих подобных предрассудков старого Света, будь это Старый Свет Европы или Востока. За океан переселялись простые рабочие и крестьяне в поисках лучшей доли, золотоискатели, авантюристы, религиозные гонимые... Дворянство так не возникло. Американцы как были, так и остались людьми, которые над высокими проблемами голов не ломают, от умных книг их клонит в сон, над рассказами Старого Света о любви и верности самодовольно посмеиваются, ибо знают, что взаимозаменяемы и мужчины, и женщины, а в самых трудных случаях разве что стоит полистать брошюрку о технике секса.

Если кто-то на улице начнет созывать народ на балет Чайковского, а другой тут же позовет на концерт Пугачевой, то понятно, куда пойдет большинство. Американцы как раз и побеждали тем, что всегда предлагали что-то ниже того, что предлагала цивилизованная Европа. Вместо любви, такой трудной и обязывающей, они сумели без особого труда навязать секс, а верность Отчеству объявили предрассудком, ну, а честь – так и вовсе пережитком феодализма.

Американцы все еще религиозны, но их религиозность теперь не от осознания высоких истин, а из животного страха смерти. С сытой скотской жизнью расставаться страшно, вот и цепляются за церкви, секты, в надежде как-то продлить свое существование и «потом»...

* * *

Обычно компьютер включал или в момент, когда продирал глаза, или когда переступал порог, возвращаясь. Пока раздеваюсь или наоборот, одеваюсь, он грузится, шелестит, перепроверяется, подготавливает программы, безуспешно рыскает в поисках вирусов, наконец выкладывает на рабочий стол все папки, где наряду с серьезными программами всегда есть папочка с последним достижением игровой индустрии.

На этот раз я сперва включил плиту, поставил джезву. В первый день удалось отмолчаться, мелкая стычка с министром обороны не в счет, но завтра-послезавтра Кречет потребует рекомендаций. Если я верно догадываюсь, что он задумал, у меня уже сейчас мороз бежит по спине. Не так страшно погибнуть под гусеницами танка, хотя, конечно же, очень не хотелось бы, но страшнее быть разорванным в клочья негодующим народом, верящим в свою правоту, которая к тому же освящена вековой историей России, деятелями культуры, великими политиками, князьями, царями и генсеками!

Нерешительно звякнул телефон. Я выждал, когда высветился номер, поднял трубку:

– Слушаю.

Из мембраны донеслась далекая музыка, приятный мужской голос произнес проникновенно:

– День добрый, Виктор Александрович!.. Это Рыбаковский. Что-то давненько мы не общались!.. Не заглянете ли как-нибудь в гости? Татьяна привет передает, ваш любимый пирог испечет...

– Добрый день, – ответил я, – добрый день, Дмитрий Анатольевич. Что делать, стал домоседом... Все некогда. Спасибо.

Кофе начал приподниматься, готовясь закипеть. Теперь только не пропустить, у меня редко бывает, чтобы не вытирал плиту, а то и не скоблил коричневые пятна. Язык не поворачивался сказать прямо, что не зайду никогда, даже не мог пообещать, что как-нибудь, когда освобожусь, то тут же и сразу...

– И все же время надо находить для общения, – сказал он благодушно. – Мы все живем в обществе. Когда выберетесь?

– Честно говоря, – ответил я с неловкостью, – даже не могу ничего сказать.

Ура, выключил вовремя. Коричневая шапка тут же начала медленно опускаться. Я с облегчением перенес джезву на стол, теперь пусть настаивается. А муть тем временем опустится. Не люблю черную гущу. Если наливаю чашку, то я хочу выпить чашку, а не половинку.

– Но все же, – настаивал он. – Вы уж как-нибудь выберитесь...

– Не могу, – ответил я. – Просто не могу ничего сказать, честное слово. Сказал бы, но, боюсь, обману. Работы в самом деле много, мне жаль даже отлучиться на кухню, чтобы сделать себе кофе.