– Вот. Пожалуйста, позвоните, если что-нибудь произойдет и покажется вам странным. Или вдруг что-то вспомните, но по каким-то причинам не захотите говорить об этом полиции.
Кадир взял карточку.
– И все-таки вы из полиции. Я так и знал. Лондон, Скотланд-Ярд… Ого!
– Но я не на службе, – объяснила Кейт. – Могу я на вас положиться? Позвоните.
– Хорошо, – пообещал он.
Кейт направилась к дому, где жила Грейс.
Хенвуд подтвердил, что накануне к ним заходил какой-то человек и расспрашивал о Грейс. Даррен вполне честно ответил, что не знает, где могла бы скрываться их дочь.
– И этот человек не представился? – спросила Кейт. – Не назвал имени, не показал удостоверение? Вообще ничего?
– Нет. Я думал… думал, что всё в порядке, – пробормотал Хенвуд.
Он изменился до неузнаваемости, от былой самоуверенности не осталось и следа. В это серое дождливое утро он выглядел жалким, нервным и запуганным. В квартире еще держалось тепло после недельной жары, поэтому Даррен стоял босиком, в поношенных шортах и белой майке, пропахшей по́том. Не похоже было, чтобы он спал этой ночью, но вовсе не тревога о дочери лишила его сна – Даррен Хенвуд тревожился за себя. Вся эта ситуация его пугала. Его дочь внезапно оказалась главной свидетельницей в деле об убийстве, и теперь ее усиленно разыскивала полиция. При этом могло выясниться, что Грейс годами подвергалась издевательствам, а то и вовсе физическому насилию. До этого дня девочкой никто не интересовался. Но теперь… Даррен был неглуп. Старший инспектор из полиции Йоркшира, заходивший к ним во вторник, сразу понял, что здесь творилось – что Даррен жестоко обращался со своей дочерью или того хуже. И он не скрывал своего презрения к нему. И эта женщина, которая стучалась к ним уже во второй раз, тоже обо всем догадывалась. Неудивительно, что Даррена то и дело бросало в пот, и он не мог уснуть. Наверное, больше всего ему хотелось просто раствориться в воздухе.
– Вы говорили о собственной дочери с посторонним человеком, даже не спросив, кто он и по какому праву задает вопросы? – изумилась Кейт.
Даррен вытер пот со лба.
– Кто только не спрашивал о ней! То и дело заходил кто-то из полиции… Я думал… думал, сам уже не выдержу…
Само собой, он пытался отделаться малой кровью. И его единственная надежда заключалась в том, чтобы продемонстрировать максимальную готовность к сотрудничеству, даже преданность. Ни от кого не требовать удостоверения и отвечать на любые вопросы касательно Грейс. Даррен боялся, что настроит кого-нибудь против себя, и ситуация примет печальный для него оборот. Кроме того, что неизвестный действительно был высоким и со светлыми волосами – фанатизма Даррен в нем не заметил, – Кейт ничего не узнала. Она решила, что стоит позвонить Калебу и поставить его в известность. Он мог бы выяснить, служит ли такой человек в полиции Ливерпуля. Кейт почти не сомневалась, что так оно и было. Она холодно попрощалась и вышла.
По пути к машине она увидела Кадира на бетонной стенке. Несчастный вымок до нитки.
* * *
Кейт сумела обогнать атмосферный фронт: в Скалби по-прежнему стояла жара. В саду все изнывало без полива, но поскольку вечером ожидался дождь, Кейт не стала себя утруждать. Она вошла в дом и ощутила, как тело расслабилось в прохладе – как свободно можно было вдохнуть, оказавшись в родной гавани. Вдохнуть знакомый запах, по которому она так тосковала все эти дни. Это был запах дома.
Я не смогу продать его. Я не смогу продать его. Никогда.
Кейт прошла по коридору, вышла на кухню и отворила дверь на террасу. Внутрь хлынул горячий воздух. Она достала бутылку воды из холодильника, шагнула на террасу и опустилась в садовое кресло. Одежда на ней давно высохла; мысль о горячей ванне, с учетом погоды, отпала сама собой. Она сделала пару глотков и огляделась. Сад пестрел всеми цветами, но выглядел уже не так опрятно, как прежде. Недоставало рук Ричарда. Кейт не унаследовала его страсти к садоводству. Ей не нравилось работать в саду, и она совершенно в этом не разбиралась. Ее таланты ограничивались прополкой и поливом – с этим она еще как-то справлялась.
С другой стороны, она могла жить здесь и немного запустить сад. Это никому не помешало бы.
Кейт часто задавалась вопросом, можно ли назвать подобную привязанность здоровой. И стоит ли ей вообще тревожиться из-за этой неспособности поставить точку. Возможно, ей просто нужна была какая-то альтернатива, прежде чем отпустить прошлое. Но альтернативы не было.
Потому что она зациклилась на отце? Или она так зациклилась на отце, потому что у нее никого больше не было? Быть может, эта привязанность к отцу являлась для нее наиболее простым выходом? Он был единственным человеком, в присутствии которого Кейт не чувствовала себя убогой и незаметной. С ним она могла смеяться. Ему она могла рассказывать о делах, которые вела, и о своих мыслях. О смелых предположениях, которыми она ни с кем больше не посмела бы поделиться, в особенности с коллегами. В его обществе у нее никогда не возникало ощущения, что она говорит нечто несуразное. Отец слушал ее с неизменным вниманием. Он воспринимал ее всерьез, относился к ней с уважением, и уже поэтому, ради этого чувства, от которого в душе все расцветало, Кейт при любой возможности ехала в Йоркшир.
С другими людьми ее всегда сковывала неуверенность. Это глубоко засевшее чувство: я ни на что не гожусь. Во всяком случае, по сравнению с вами. Я не так красива, не так умна, не так находчива, не так общительна и не так вдумчива, как вы. У меня никогда не возникает умных идей, а если что-то и появится, то я не могу это высказать. Я ничем не примечательна и никому не интересна. Людям со мной скучно. Я лишена харизмы, притягательной силы, и если это не бросается в глаза сразу, то стоит лишь приглядеться.
В том числе и поэтому Кейт отклонила приглашение Калеба в Ливерпуле. Из страха, что он поймет, до чего же она посредственна. По тем редким встречам с мужчинами Кейт знала, как это ужасно – сознавать, что спутник жалеет о свидании и лихорадочно ищет возможность сократить его. То было чувство ужасной неловкости, которое стремительно перерастало в отчаяние и ощущение собственной безнадежности. В большинстве своем мужчины были предупредительны, чтобы не оскорбить ее, но им хотелось поскорее убраться, и ничто не могло этого скрыть. Эта ситуация наводила на нее такой ужас, что Кейт в конце концов стала категорически ее избегать. Она отказывала даже некоторым коллегам, если кто-то предлагал выпить кофе за обедом. Они поступали так из жалости, Кейт была в этом убеждена.
Нет, спасибо, я лучше поработаю.
В какой-то момент ее просто перестали звать.
Калеб стал первым за долгое время. Он дожидался ее с пакетом индийской еды возле дома, и его не отпугнула ее черствая манера. Он предложил ей перекусить вместе. И она снова замкнулась в себе. Решила, что безопаснее будет остаться в номере и бездумно переключать каналы по телевизору, вместо того чтобы пойти в паб с мужчиной, к которому ее так тянуло.