Проверка на прочность - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Зайцев cтр.№ 89

Там, на выбранном участке, итальянские и русские архитекторы планировали выстроить комплекс дворцов и музеев. У слияния двух рек уже начались работы по рытью котлована, с дальнейшим строительством плотины и гидроэлектростанции. Вокруг будущего пруда, кроме дворцов, архитекторы с подачи наместника запланировали огромные оранжереи, ботанический сад, летнюю резиденцию наместника. Благо после прокладки чугунки, из Петербурга до Ирия, как решил назвать Петро будущий комплекс, не больше получаса езды на поезде. Будет у будущих петербуржцев свой Петродворец, как шутили магаданцы. Там же, в Ирии, начали строительство огромного дворца для Русского географического общества, о создании которого наместник объявил ещё летом. После захвата части Священной римской империи территориальных притязаний в Европе у магаданцев не осталось. Пора заняться освоением мирового океана, островов и далёких стран.

Влад Быстров проснулся внезапно, несколько секунд лежал в полной темноте, не в состоянии сориентироваться. Память отказывалась работать, кроме страха и боли ничего не вспоминалось. Голова гудела, как с хорошего перепоя, что Владу было знакомо. Одинокий ветеринар и в молодости любил выпить, а после сорока лет стал регулярно закладывать за воротник. Семейная жизнь Быстрова не удалась, во многом из-за его нежелания брать на себя ответственность по воспитанию детей и содержанию жены. Однако мужчина винил в этом кого угодно, только не себя. Особенно ему нравилось списывать своё одиночество на смерть Жанны Седовой, единственной женщины, с которой он умудрился прожить почти два года. Красавица Жанна погибла в Москве, когда сам Быстров находился в подвалах Иоанна Грозного по обвинению в колдовстве.

Тогда, двадцать лет назад, только активное вмешательство бывшего мужа Жанны – Валентина Седова – помогло спасти болтливого и жадного до денег ветеринара от казни. Что не помешало Быстрову проклинать Седова и его друзей все двадцать лет жизни в Стокгольме. Сбежав из Руси в Швецию, Влад продолжил практику ветеринара в столице Швеции, где быстро стал модным специалистом по лечению лошадей, собак и кошек. Первое время помогал интерес шведского общества к таинственным магаданцам. Затем, через магаданского посла в Стокгольме, Быстров стал закупать в Королевце необходимые инструменты и лекарства, неизвестные конкурентам. Его практика расширилась, благосостояние росло, но стать своим в высшем обществе какой-то лекарь-ветеринар не смог. Будь он хоть трижды магаданцем, но сословные привычки превыше всего.

Общаться с простыми бюргерами избегал сам Влад, напуганный кремлёвскими подвалами до полусмерти. Боясь возможных обвинений в колдовстве, он избегал новых знакомств, ограничиваясь общением с прислугой и клиентами. Так, год за годом весёлый разбитной красавец-ветеринар, отбивший в турпоходе у Валентина Седова жену-художницу, превратился в мрачного, подозрительного анахорета-затворника. Дважды он побывал в Королевце по делам закупки оборудования и лекарств, но ни разу не решился на общение со старыми приятелями-магаданцами. Брату Жанны – Алексею – Быстров даже письма не написал, а появляться на Руси он боялся панически, до дрожи в коленях. В его жизни осталась некогда любимая работа, превратившаяся в привычку, да частые разговоры с единственным собеседником – бутылкой. С годами всё труднее становилось заснуть без спиртного, кошмары воспоминаний о пытках и допросах лишали сна.

Сейчас, очнувшись в темноте, Влад первым делом проверил, нет ли кандалов на руках и ногах. Убедившись в отсутствии оков, он немного успокоился, опустился на мягкую лежанку, пытаясь привыкнуть к темноте. Но ни единого лучика света не поступало в помещение, как и не слышалось никакого шума. Как всякий алкоголик, Быстров боялся поднимать шум, опасаясь, что сам начудил в пьяном виде, за что и был заперт. Он остался лежать, дожидаясь рассвета или появления тех, кто его запер. Невольно пришли воспоминания о последних днях, которые он механически пытался анализировать. Но, кроме вечера в доме, когда он уселся с любимой бутылкой самогона у камина, ничего не вспоминалось. Профессиональный опыт подсказывал, что одним алкоголем тут не обошлось, видимо, кто-то напоил ветеринара крепким снотворным, отбившим последние воспоминания.

Помучившись в бесплодных попытках что-либо вспомнить, ветеринар уснул, забывшись беспокойным сном алкоголика. Он не почувствовал, как его лежанка начала покачиваться в такт волнам, качавшим корабль, вышедший из порта столицы Швеции. Очнулся Быстров в полдень, когда яркий луч света из иллюминатора добрался до его лица. На этот раз он быстро вспомнил ночное пробуждение, сразу сел на лежак, осматриваясь в каюте. Помещение своими размерами скорее напоминало чулан – узкий лежак вдоль переборки и полоска голого пола не шире полуметра. Даже видимости столика не оказалось в каюте, как и дверной ручки. Влад подошёл к двери и, не сомневаясь в результате, рискнул толкнуть дверное полотно. Разумеется, с нулевым результатом, попытки потянуть дверцу на себя тоже оказались бесплодными. Влад вернулся на место, оставалось только ждать.

Ждать, впрочем, пришлось две недели, пока корабль добирался до порта назначения. Хотя никто не связывал ветеринара, но воли ему не давали. Кормёжку два раза в день приносил молчаливый кок, для отправления нужды оставляли ведро. Из каюты пленника никто не выпускал, не обращая внимания на его просьбы и мольбы. Попыток бежать или хотя бы кричать, напуганный русским подземельем двадцать лет назад, пленник не предпринимал. Трусливый алкоголик ежедневно накручивал себя мыслями о своём страшном будущем, он вспоминал дыбу в Кремле и заранее истекал страхом. День за днём он боялся будущей боли, гадая, что могут спросить у него. И вспоминал всё, чем может купить свою жизнь, чем сможет избавить себя от боли. Две недели ветеринар пытал себя лучше любого палача, одними воспоминаниями боли и страха.

К тому времени, когда его тёмной ночью вывели с корабля на берег, посадили в карету и доставили к неизвестным монахам, Быстров уже был готов. Он начал говорить, не дождавшись вопросов, Влад признавался во всём, обвиняя проклятых туристов, затащивших его двадцать лет назад в поход по проклятой Куйве. Он рассказывал шесть часов без перерыва, выкладывал все свои страхи, все свои мысли о бывших приятелях, сломавших жизнь преуспевающего ветеринара, владельца клиники в Перми. Воспалённый мозг алкоголика уже не различал, где правда, а где оправдания. Так, даже гибель Жанны ветеринар умудрился представить, как месть обиженного мужа Валентина Седова. При упоминании имени Валентина монахи невольно переглянулись впервые после начала исповеди Быстрова.

Чем дальше, тем чаще переглядывались монахи, чьи лица были скрыты от Влада в тени капюшонов. Особенно энергично они реагировали на упоминание имён Петра Головлёва и Николая Кожина, которых Быстров долго смешивал с грязью, называя ничтожными алкоголиками и бездарностями. Свою беспорядочную обвинительную речь пленник закончил уже в наступающих сумерках, когда окончательно выдохся. Глядя на его воспалённые глаза, трясущиеся руки алкоголика, монахи ушли. Узнику же принесли скромный ужин и, самое главное, большой кувшин красного вина. Именно этого добивался Быстров своей страстной исповедью, в глубине своей никчёмной души надеясь на спиртное.

Глоток за глотком вино тёплой радостью ложилось в желудок Владислава. Когда в кувшине осталась половина жидкости, пленник осоловел, позабыв все неприятности. Ещё через пару минут он сыто отвалился от стола и уснул, впервые за две недели без всяких кошмаров и сновидений.