Стефан Баторий, как это часто бывает, принялся метаться из крайности в крайность. Сначала уговаривал возмутителей спокойствия, обещая дать православной шляхте все католические вольности. Даже издал указ о разрешении православным дворянам иметь свои гербы, чем ненадолго успокоил мятежников. Но начались волнения среди земледельцев и крестьян, требовавших убрать таможенные пошлины при торговле с Западным Магаданом, куда продавали зерно, мясо, сыры, кожи, пеньку и прочие товары. Начали поднимать головы горожане, опора короля, требуя налоговых льгот для православных, как в Королевце и Риге. Взбешённый король, все годы своего правления страдавший от нехватки средств, воспринял такие просьбы, как издевательство, начал жестоко подавлять возмущения на местах. По всей стране заполыхали горящие избы, застучали топоры, выстраивая виселицы в сёлах.
Литвины (будущие белорусы), составлявшие подавляющее большинство населения той части Речи Посполитой, что ещё была под властью короля, искали выход. Кто-то бросал немудрёное имущество, плакал над пепелищем и уходил с семьёй в Западный Магадан. Молодые и дерзкие парни брали в руки копья и топоры, шли жечь панские имения. Над королевством нависла угроза гражданской войны, в чём Стефан Баторий не сомневался, будучи прагматичным политиком. Он отчётливо видел, что с каждым днём теряет сторонников своей власти, а силы Вышневецкого растут. И, как циничный реалист, предвидел, что в случае затянувшейся гражданской войны соседние государства быстро отхватят себе земли остатков Речи Посполитой. Православные подданные бывшего княжества Литовского спокойно воспримут переход под власть Москвы, Королевца или Запорожья. В результате чего, даже победив Вышневецкого, король рискует остаться без королевства.
Николай, поднимаясь по ступенькам королевского дворца, был настроен решительно и спокойно. В отличие от оптимиста Острожского, циничный оперативник не верил в возможности кандидата в короли Вышневецкого удержать шляхетскую вольницу. Он помнил, что в прошлой истории Польши Вышневецкие ни разу не становились королями. Возможно, они управляли ими, но не самоутверждались на троне лично. А Стефан Баторий в прошлой истории смог навести порядок в стране, успешно воевал и строил, оставив о себе память, как о сильном и разумном правителе. Потому и решили новороссийские офицеры сначала предложить свою помощь королю и лишь при его отказе обратиться к претенденту на трон. Тем более что в предложениях Кожина полякам был скрытый подтекст, выгодный лишь магаданцам. Накопившиеся за несколько лет силы войска Речи Посполитой предстояло направить в выгодном направлении, избавив от столкновения с поляками союзных шведов и Западный Магадан. Пусть жаждущие реванша шляхтичи тратят свои силы в другом направлении, победят они или потерпят поражение, любой результат будет выгоден для магаданцев и Руси. Оставалось самое важное – подсунуть полякам приманку.
Следуя за мажордомом сквозь толпу придворных, теснившихся в коридорах и залах дворца, Кожин невольно вспомнил «Стажёров» братьев Стругацких. Кажется, там, Юрковский с Жилиным инспектировали золотоискателей в поясе астероидов, проходили сквозь подобную толпу наглых и злых хозяйчиков. Машинально майор перевёл взгляд под ноги, вспомнился эпизод с подножкой. И весьма вовремя, какой-то нахал демонстративно выставил свой ботфорт на ковровую дорожку, с целью посмеяться над «схизматиком и хамом». Николай аккуратно наступил на стопу в ботфорте, стараясь впечатать весь свой вес ребром каблука, усиленного стальными набойками. Кажется, даже почувствовал хруст связок наглеца, но успел поднял голову, взглянуть в искажённое болью лицо дворянчика и улыбнуться тому в лицо с классической фразой – извините меня, я такой неуклюжий.
Как и у классиков, в зале внезапно стало тихо, только какой-то бас звучал далеко у входа. Явно провокация была не случайной, задумана давно и ожидалась большинством собравшихся. Однако от неожиданной боли в стопе провокатор онемел и не успел среагировать на извинения Кожина. Пока обескураженный шляхтич хватал ртом воздух, стараясь вспомнить положенный по сценарию текст, магаданец спокойно продолжил свой путь, прошёл сквозь четвёрку телохранителей у парадного входа в зал. Затем высокие двери за спиной закрылись, отсекая гул в приёмном зале, впереди, в десяти шагах, на троне сидел напряжённый, натянутый, как струна, король Речи Посполитой. Вдоль стен, на лавках, разместились два десятка приближённых дворян Батория, слева от Николая остановился князь Острожский.
Разглядывая короля и его приближённых с нескрываемым любопытством туриста, Кожин крутил головой, пропустив мимо ушей все вступительные речи. Такую демонстрацию своего пренебрежения местными ритуалами магаданцы отработали при первых контактах с аборигенами. Ещё кучумовским татарам десять лет назад малочисленные и неизвестные чужаки хохотали в лицо, смеялись над угрозами, вели себя по меркам двадцать первого века, а не шестнадцатого, показывая своим поведением превосходство над дикарями. Аналогично вели себя официальные представители магаданцев во всех недружественных странах, вроде Турции, Франции, Священной римской империи и прочих Венеций. Командиры специально давали рекомендации, как должен вести себя представитель цивилизованной страны в диких Парижах и Венах, на официальных приёмах.
Послам и представителям магаданцев рекомендовалось, в разумных пределах, демонстрировать недовольство вонью и грязью, царившей среди придворных, откровенно мыть поданные столовые приборы или, как минимум, протирать их своими салфетками. При разговорах отходить подальше от немытых европейцев, презрительно улыбаться при виде их войск и оружия. Изредка смеяться, показывая рукой, над откровенно убогими жилищами, без широких оконных стёкол и печей по-белому. В разговорах с власть имущими и просто дворянами удивляться и сочувствовать отсталой Европе, не знающей оконных стёкол, телефона, консервов, граммофонов, обычной бани и прочих необходимых для развитого государства понятий.
Таким способом магаданцы старались не только вызвать зависть, способствующую быстрому продвижению магаданских товаров в Европе. Такое поведение должно было продолжить давно выстроенную линию идеологической обработки европейцев, начатую несколько лет назад в листовках и газетах. Европейцы, как и сами магаданцы, должны привыкнуть к тому, что «в Европе всё плохо, у магаданцев всё хорошо». Пусть, в отличие от прошлой истории, где русским здорово нагадили века пресмыкания перед Западом, вызвав у многих комплекс неполноценности, в этом мире европейцы завидуют магаданцам и русским. Да, ибо в рекомендации дипломатам входили советы сравнивать Европу с Русью, в пользу последней, разумеется. Например, охать над бедностью европейского дворянства, не имеющего возможности купить себе мыла, упоминая, что на Руси последний бедняк моется в бане два раза в неделю и обязательно меняет бельё.
В разговорах с обычными европейскими мастерами, торговцами и рабочими, естественно, градус презрения всем европейским образом жизни рекомендовалось понизить до разумных пределов. Но не забывать жалеть несчастных подданных европейских королей, лишённых огромных возможностей развития, лишённых передовых товаров и продуктов. Пусть рядовой рабочий знает, что в Королевце или Санкт-Петербурге он будет зарабатывать вдвое-втрое больше, иметь огромный дом с застеклёнными окнами, крытый, страшно подумать, кровельным железом! И, что немаловажно для обывателя, никто не заставит простого горожанина снимать шляпу, когда по улице проезжает дворянин. Поскольку в Западном Магадане и Новороссии все равны, все снимают головные уборы, входя в помещение или принимая пищу, независимо от того, дворяне или простолюдины. Других оснований, чтобы снять головные уборы, для магаданцев нет, разве что приветствуя женщину.