Terra Nipponica - читать онлайн книгу. Автор: Александр Мещеряков cтр.№ 24

Первая японоязычная императорская антология «Кокинсю» была составлена по указу императора Дайго (885–930, на троне 897–930). Указ датируется 905 г., составление было закончено в 914 г. Правление Дайго было признано «образцовым» уже при его жизни. Ки-но Цураюки, главный составитель «Кокинсю», призвав на помощь весь Японский архипелаг, характеризовал Дайго следующим образом: «[Н] ескончаемые волны его милости покидают пределы восьми островов, обширная тень его добродетельности гуще тени, которую отбрасывает гора Цукуба». О счастливом правлении Дайго свидетельствует и его беспрецедентно долгое нахождение на троне, и то, что его основной девиз Энги («Вечная радость», 901–923) оказался одним из самых протяженных в японской истории.

Прижизненные похвалы государю были делом обычным, но и более поздние источники также описывают Дайго как императора, которому в полной мере подвластны природные силы. Он уподобляется легендарным государям древности, в правление которых при чтении императорского указа «увядшие деревья и травы вновь зеленели, покрывались цветами и плодами, а летящие в небе птицы повиновались августейшему слову». В качестве иллюстрации этого положения в более позднем источнике приводится следующий примечательный случай. Гуляя по саду «Божественного источника» (Синсэнъэн), Дайго приметил на берегу пруда цаплю и велел поймать ее. Придворный не знал, как это сделать, но тем не менее направился к цапле. «Птица стояла неподвижно, сложив крылья. "По велению государя!" – сказал придворный, и цапля распласталась в поклоне». Придворный принес цаплю государю, который в награду за послушание пожаловал птице 5-й ранг. «Государю вовсе не нужна была эта птица, он приказал ее поймать единственно для того, чтобы все убедились, как могущественно августейшее слово» ^[153]. Таким образом, инициатор создания «Кокинсю» выступает в качестве всемогущего повелителя природы.

Природная тематика является ведущим элементом как в «Кокинсю», так и во всех остальных императорских антологиях: все они открывались природным циклом. В размещении стихов соблюдалась сезонная очередность и очевидность: стихи разнесены по рубрикам времен года (весна – лето – осень – зима), а внутри рубрик видно поступательное движение времени от начала сезона к его концу. Примечательно, что природные изменения описываются в антологиях в соответствии с временами года, более дробный квантификатор – месяц – задействован в меньшей степени. В Японии был принят лунный, т. е. передвижной, календарь, при котором время той или иной луны (обычно обозначалась порядковым номером) может достаточно серьезно отличаться год от года. В связи с этим состояние того или иного растения (цветение, увядание) или представителя фауны (например, осенние крики оленя, находящегося в состоянии любовного гона) указывают на «реальное» (сезонное) время с гораздо большей точностью, чем порядковые номера лун. Именно поэтому наступление весны ассоциируется не столько с календарем (с первой луной), сколько с цветением сливы и сакуры, приход лета – с кукованием кукушки и т. д. Именно поэтому наиболее популярные в антологиях растения и животные (или птицы) выступают в качестве вестников наступления того или иного времени года.

Все, что связано с правильным чередованием времен года, имело в японской культуре повышенный статус. Божественная (белая) черепаха – благоприятный знак и священное животное, которому, в частности, приписывается свойство менять свой окрас в зависимости от времени года. Когда императрице Кокэн преподнесли очередную белую черепаху, астрологи представили свои соображения по этому поводу. Среди прочего со ссылкой на «Ши цзи», в них говорилось: «Божественная черепаха – небесное сокровище. Она меняется вместе со всеми вещами, она меняет цвет в соответствии с четырьмя временами года. Она скрывает место своего обитания, когда насиживает яйца – не ест. Весной она зеленая, летом – красная, осенью – белая, зимой – черная» ^[154].

Поэты были подобны такой черепахе: они следовали вслед за циклическим годовым временем и менялись вместе с ним точно так же, как менялась природа вокруг них. Их эмоции входили (обязаны были входить!) в резонанс с природными колебаниями, в результате чего и появлялось новое стихотворение. По сравнению с китаеязычными антологиями такая организация поэтического пространства была настоящим новшеством. В китайских императорских антологиях стихи часто располагаются сообразно рангам их авторов или же в соответствии с китайским жанровым делением, в котором отсутствуют времена года. В японоязычных же антологиях последовательность расположениях стихов определяется порядком не государственным, а природным. Разумеется, попасть в антологию имели возможность лица только социально избранные (как правило, там не могло быть авторов ниже пятого ранга), но все-таки это была другая иерархия.

Последовательность появления тех или иных сезонных маркеров имеет в японоязычной антологии фиксированный порядок. Весенний цикл будет непременно открываться цветением сливы, потом зацветет сакура, затем настанет лето и закукует кукушка, осенью подаст голос олень и зацветут хризантемы и т. д. вплоть до завершения года. Такой подход мог бы быть назван настоящим «природоведением», но следует иметь в виду, что набор сезонных признаков в поэзии весьма ограничен и конечен, ни флора, ни фауна особенного многообразия не демонстрируют, поэты не стремятся «высадить» в поэтическое поле новые растения, населить его иными представителями фауны ^[155]. Свои ограничения на этот набор накладывает и следующее обстоятельство. Поскольку авторы были столичными жителями и редко покидали ее пределы (а если и покидали, то всегда стремились возвратиться туда), а сама столица, как считалось, располагалась в наиболее совершенном с точки зрения природного окружения месте, именно околостоличный регион (центр острова Хонсю) стал восприниматься как эталонный, а впоследствии и как репрезентирующий природу всей Японии. Поэтому экзотические для центральной Японии растения не попадают в растительный реестр антологий. Когда в покоях дворца выросла диковинка – финиковая пальма, государь Сёму повелел по этому поводу слагать стихи ^[156], но это была разовая акция, попасть в антологию такие стихи не имели шансов.

Строгий и фиксированный порядок появления тех или иных природных мет подчеркивал «правильное» географическое положение страны, ее благоприятный климат, праведное правление императоров. По существу эти стихи играли ту же роль, что и другие виды сезонной обрядности. Когда обратили внимание на то, что цветы в начале года расцветают не вовремя, император считает это дурным знамением, приходит в ужас и приказывает проводить моления в синтоистских святилищах и буддийских храмах каждые восемь дней в течение восьми месяцев для того, чтобы восстановить природный порядок ^[157].